Путь в лагерь бжедугов выдался долгим и трудным. Сначала всадники продвигались довольно быстро, но Ахмет внимательно следил за Гази и не пропустил тот момент, когда рука у того одеревенела и лицо приняло серый, мертвенный цвет. Пуля, засевшая под лопаткой, должно быть, вызывала острую боль при каждом неверпом движении и тряске на неровной дороге.
Путь в лагерь бжедугов выдался долгим и трудным. Сначала всадники продвигались довольно быстро, но Ахмет внимательно следил за Гази и не пропустил тот момент, когда рука у того одеревенела и лицо приняло серый, мертвенный цвет. Пуля, засевшая под лопаткой, должно быть, вызывала острую боль при каждом неверпом движении и тряске на неровной дороге.Поехали потише, - предложил Ахмет, - или, может быть, сделаем привал?
Нет. Я не хочу здесь до ночи замешкаться. Казаки еще слишком близко. Нам бы через следующий хребет перевалить, а там дорога до самого дома уже под гору идет. Гази собрал волю в кулак и не замедлял ход коня, пока боль не парализовала все его тело. Он почувствовал, что от тряски пуля в его спине сместилась, усилив его мучения. К тому моменту, когда они достигли вершины подъема, после чего дорога спускалась вниз к лощине, Гази не чувствовал всей правой стороны тела.
Они заехали глубже в предгорья Кавказа, и Ахмету показалось, что это первая линия оборонительных стен, и что они проникли внутрь какой-то гигантской крепости, созданной самой природой. Там не было зеленых лощин, внезапно открывающихся взору, нигде не видно пастушьих хижин, уютно примостившихся на лесистых склонах. Все было призрачно и неподвижно. Не менее двух часов Ахмет и Гази перебирались через глубокое ущелье, покрытое каменистой осыпью, окаймленное с обеих сторон неприступными мрачными скалами, и лишь разбросанные кое-где зеленые пятна лишайника скрашивали картину. Ахмету очень не понравилось здесь, где нет ни зелени, ни солнечных лучей. Однообразные, угрюмые нагромождения монотонных глыб делали это ущелье похожим на каземат. Глазу не на чем было отдохнуть. Место, действительно было очень мрачным.
Ахмет вспомнил, как вчера он с детским безрассудством во все горло кричал меж скал, однако постепенно его сознание начало воспринимать эти горы, приспосабливаясь к естественным законам бытия, по которым здесь жили люди. Взять, к примеру, звуки. Когда ты в ущелье скрываешься от врага, каждый звук для тебя трижды важен. Ахмет различал журчание слабых ручейков, сбегающих по отдаленным скалам, которые он даже не мог разглядеть. Дальний водопад говорил с ним на два голоса: первый был ревущим грохотом, а второй - скрытым звонким криком. Когда измученный Гази тайком тяжело вздохнул, этот вздох наполнил ущелье, как громкий стон.
Дыхание самого Ахмета превращалось в белое облачко. Воздух стал вдруг ледяным, как будто их заперли в забытом людьми подземелье. Он продрог до костей и чувствовал, что тело его начало остывать.
Все в этих горах воспринималось преувеличенно, и Ахмет теперь понял, почему в сказках его бабушки о предках адыгов речь всегда шла о гигантах, которые были первыми обитателями кавказских гор. Они и должны были быть гигантами, чтобы выжить в этих условиях. Нарты... Ему всегда очень нравилась легенда, в которой самый великий герой Сосруко принес огонь нартам. Чтобы отвлечься, Ахмет стал вспоминать голос своей бабушки, звучавший где-то там, у тихой Кубани.
«Сосруко был темным и в глазах его пылал огонь. Воины-нарты замерзали в горах, и он явился перед ними, и они умоляли его дать им тепло. «У меня всегда есть огонь», - сказал он и зажег самую большую жаровню от искры, выскочившей у него из глаза. Воины бросились к теплу все сразу, отталкивая друг друга, что было непохоже на адыгов. Сосруко рассердился и бросил жаровню в реку. Нарты умоляли его вновь дать им огонь, но тот поклялся, что в нем уже не осталось пламени. И он вскочил на своего коня Тхожея и поскакал на гору Харама и повсюду искал хоть искру огня. Там он нашел великана, который спал в башне, свернувшись у костра. Сосруко украл у него огонь и вскочил на лошадь, ноги которой были ловки и сильны, как у барса. Великан проснулся и бросился в погоню. Он догнал его и была большая битва, и Сосруко, в конце концов, победил. Когда он вернулся к нартам, то половина их уже умерли от холода. Сосруко зажег жаровню, чтобы обогреть тех немногих, кто остался...»
Ахмет так глубоко задумался, что не заметил, как Гази остановился и сделал большой глоток из своей кожаной фляги с водой. Затем предложил Ахмету. Пальцы у него дрожали. Ахмет отрицательно покачал головой. Его тревожило то, что Гази много пьет: адыгских воинов всегда приучали потреблять очень мало жидкости во время - похода. Жажда мучила раненого из-за потери крови, организм сам пытался восстановить силы, чтобы выдержать новый переход. Ущелье перешло в бесплодную равнину, покрытую галькой и островками соли, будто русло высохшей реки. Это был след, оставленный древним ледником. -
Слезай, Гази, - приказал Ахмет, - я тебе повязку сменю. Ахмет снял кафтан с Гази, но не стал разматывать старую полоску ткани: было слишком холодно. С тревогой он заметил, что кафтан у его спутника пропитался свежей кровью. Не говоря ни слова, он наложил новую повязку поверх старой. Гази было трудно разговаривать. - Спасибо, брат. Теперь мы должны двигаться быстро. Осталось не так уж много. Поезжай следом.
Гази вновь сел на лошадь и быстро тронулся с места. Ахмет вскочил в седло и последовал за ним след в след. Он очень тревожился, опасаясь, что здесь им могут встретиться казачьи патрули. Он не мог понять, как Гази сумел преодолеть эту равнину. Он и его лошадь были поразительно выносливы. Для Ахмета яга поездка была самым трудным испытанием в жизни и потребовала от пего всех сил и опыта. Гази ехал в немыслимом темпе: камни вылетали из-под копыт его лошади и пугали Кару. Дорога была испещрена мелкими коварными выбоинами. С последними лучами солнца друзья поднялись на крутую гору на окраине долины. Половину пути вверх Гази проделывал какие-то сложные маневры на каменных россыпях и, наконец, вывел Ахмета на невесть откуда взявшийся горный луг длиной с версту и с полверсты шириной. Ахмету было приятно увидеть вновь широкое пространство, покрытое зеленью. Идеальное место для временного лагеря. Если разведчикам неприятеля доведется проезжать по основной дороге внизу, они ни за что не догадаются о существовании этого укромного уголка. Как только Ахмет и Гази выехали на открытое место, невдалеке появилась группа всадников, приближающихся к ним на полном галопе. Это был встречающий отряд, состоящий из молодых людей, и так было заведено в каждом адыгском селении. Молодые мужчины окружили их со всех сторон, они были взволнованы.
Гази! Наконец-то..! Где ты был? Почему задержался? А это кто? Адыг? Ну давай, поехали скорее! Глядя на этих оживленных парней, Ахмет вдруг почувствовал себя как дома, хотя они разговаривали на незнакомом ему диалекте, и на глазах у него навернулись слезы то ли от радости, то ли от холодного ветра. Всадники осадили своих коней на волосок от ноздрей их с Гази лошадей -признак мастерской верховой езды, свойственной всем адыгам - Парни подняли ружья вверх и устремились обратно в поселок, чтобы известить старших о том, что Гази благополучно вернулся и привез с собой незнакомца. У Гази уже не было сил пришпорить лошадь, но та прекрасно знала дорогу и, как ветер, сорвалась с места. Ахмет не мог различить каких-либо признаков лагеря. Усталость одолевала его. Этот последний переход был просто невыносим. Он ехал по пятам за Гази. Они поднялись на холм, затем спустились вниз, миновали рощу, и вдруг оказались на месте. Было удивительно, что здесь, среди гор, воздух был теплым и лишь легкий ветерок чувствовался в сгущающихся сумерках.
Старейшины собрались в центре лагеря, чтобы выслушать рассказ Гази. Гази соскользнул с лошади, крепко держась за повод, чтобы не упасть: ноги подкашивались от слабости.
Всем было ясно, что он ранен, но по правилам чести Гази хотелось до конца выполнить свою задачу, а уж потом заняться раной. Он надел черную бурку. - Фахус апший, - произнес он без дрожи в голосе. - Мой спутник - Ахмет из кубанских кабардинцев. Старейшины хором ответили на приветствие. Ахмет склонил голову в знак уважения, и его представили каждому из присутствующих по очереди. Один из старейшин, имам, сельский священник, крепко сжал ему руку. Старик и без объяснений понял, что Гази многим обязан своему молодому спутнику
Свежие комментарии