Западные черкесы, или адиге, жили независимой жизнью больше веков, чем существует сама Россия. Еще древние греки знали «керкетов», то есть черкесов-адиге, и если за истекшие с тех пор тысячелетия эти последние пережили несколько завоеваний, то совершенно поверхностных, не уничтоживших их фактической независимости.
За долгие века они привыкли видеть, что их завоеватели исчезают, а они, черкесы, остаются по-прежнему владетелями своей родины и устраиваются, как им нравится. Глубокие перевороты бывали и у них, а именно у шапсугов, которые низвергли у себя князей и так развили демократию, что поставили общество на грань анархии. Но это сделали они сами. Чужого же владычества над собою черкесы бы не признали, даже турецкого, несмотря на то, что султан всегда имел для них священное значение религиозного владыки. С другой стороны, иметь рядом с собой соседа, вроде России, и не воевать с ним было для них в то время немыслимо и плохо исполнимо. Что касается России, то она могла бы держать их под своей властью только при страшном гнете военной силы.Западные черкесы, или адиге, жили независимой жизнью больше веков, чем существует сама Россия. Еще древние греки знали «керкетов», то есть черкесов-адиге, и если за истекшие с тех пор тысячелетия эти последние пережили несколько завоеваний, то совершенно поверхностных, не уничтоживших их фактической независимости. За долгие века они привыкли видеть, что их завоеватели исчезают, а они, черкесы, остаются по-прежнему владетелями своей родины и устраиваются, как им нравится. Глубокие перевороты бывали и у них, а именно у шапсугов, которые низвергли у себя князей и так развили демократию, что поставили общество на грань анархии. Но это сделали они сами. Чужого же владычества над собою черкесы бы не признали, даже турецкого, несмотря на то, что султан всегда имел для них священное значение религиозного владыки. С другой стороны, иметь рядом с собой соседа, вроде России, и не воевать с ним было для них в то время немыслимо и плохо исполнимо. Что касается России, то она могла бы держать их под своей властью только при страшном гнете военной силы.В 1861 году император Александр II прибыл на Северный Кавказ для обозрения этого края и окончательного решения черкесского вопроса. Между тем этот вопрос в принципе уже был решен его генералами. Руководство Кавказской армии не выдвигало черкесам прямого требования уходить из России, но предоставило каждому выбор: или выселиться на так называемую "плоскость", то есть низменные прикубанские земли близ Майкопа, или уходить в Турцию. Известны слова командующего войсками Кубанской области графа Евдокимова: "Первая филантропия – своим. Горцам же я считаю себя вправе предоставить лишь то, что останется на их долю после удовлетворения последнего из русских интересов". Замысел Евдокимова нашел полный отзвук в душе наместника на Кавказе князя Александра Барятинского. "Барятинский, – писал философ Лев Тихомиров, ставший свидетелем кавказской драмы, – несомненно, имел честолюбие, которое рисовало ему славу преемника Ермолова и Воронцова, превзошедшего обоих величием своих дел. Не было еще человека, способного покорить горцев, но князь Барятинский будет таким человеком. И он действительно завоевал восточных горцев. Оставались западные, с которыми сладить было еще труднее. В Дагестане и Чечне можно было совершить завоевание без уничтожения противника, и князь Барятинский охотно оставил лезгинам существование, явился покорителем, но не истребителем. Относительно адыгейских народов он ясно понял, что Евдокимов говорит дело: тут либо мы, либо они, а вместе жить мы не можем, – и бестрепетно решил: если так, то пусть они погибнут, а мы останемся жить на их месте".
Свежие комментарии