черкес-воин
Яган подчеркивает, что Хабзэ не связано ни с одной конкретной религией или системой верований. Кроме того, Хабзэ – это не язычество. Ни абхазы, ни адыги не поклонялись каким-либо изображениям Бога, но только силе, красоте и энергии природы, все объекты которой являются лишь рефлекторами вечной творческой силы единого Бога. До конца жизни М. Яган имел весьма критическую точку зрения на развитие и интерпретацию ислама, аргументируя это тем, что если бы Коран был правильно понят и мудро истолкован, “в исламе не осталось бы места для фундаментализма и фанатизма”. Позитивное отношение к христианству и исламу было высказано им только в двух аспектах. В христианстве - это фигура самого Иисуса Христа, которого он считал символом любви, вершиной “человека завершенного” в контексте учения Хабзэ, в исламе – суфийское стремление к пониманию сути явлений и социальный альтруизм. Более того, Яган настаивает на том, что мистическая традиция черкесов повлияла на формирование суфийских орденов и способствовала мистической инициации Д. Руми через его мастера Шамса Табризи. Установив духовную генеалогию, в которой Хабзэ отводится роль основы и вдохновляющей силы в любом религиозном и культурном контексте, Яган возносит Хабзэ на уровень ценной для Запада духовной традиции. Этим самым он преодолевает историческую ограниченность суфизма рамками исламской догматики. Более того, он замечает, что современные версии суфизма стали для современного человека слишком туманными и часто вводят в заблуждение.
Свежие комментарии