На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

Свежие комментарии

  • Compay Segundo
    Это прибрежные шапсуги, которые переселились под давлением русских в конце русско-кавказской войны. Конкретно Абатов ...Вооруженная борьб...
  • Фаризат
    Аул Эрсакон в Карачаево-Черкесии раньше носил название "Абатовский", по имени князя Абатова Магомета, который, по рас...Вооруженная борьб...

Асфар Куек: Мотивы в мифоэпической традиции адыгов (черкесов)

«В ашельское время (150-100 тысяч лет тому назад – А.К.), – отмечают П. Кожин и Б. Фролов, – люди широко пользовались благодатным огнем, защищавшим их от холода, сырости и свирепых зверей. Следы костра обнаружены в Кударо 1, а отдельные угольки – в слое Среднехаджохского поселения. В связи с подобными фактами, ученые предполагают, что мифы о Прометее, доставившем человеку огонь (или Саусэрука, который принес нартам огонь – А.

К.) «сложились задолго до возникновения людей современного типа (homo sapiens), на стадии неандертальца или питекантропа» [1: 39].

Асфар Куек: Мотивы в мифоэпической традиции адыгов (черкесов)«В ашельское время (150-100 тысяч лет тому назад – А.К.), – отмечают П. Кожин и Б. Фролов, – люди широко пользовались благодатным огнем, защищавшим их от холода, сырости и свирепых зверей. Следы костра обнаружены в Кударо 1, а отдельные угольки – в слое Среднехаджохского поселения. В связи с подобными фактами, ученые предполагают, что мифы о Прометее, доставившем человеку огонь (или Саусэрука, который принес нартам огонь – А.К.) «сложились задолго до возникновения людей современного типа (homo sapiens), на стадии неандертальца или питекантропа» [1: 39]. Это свидетельствует об архаизме мифоэпической традиции, всего устно-поэтического творчества адыгского народа. В адыгской мифопоэтике среди мифологем самые многочисленные – это мотивы. Рассмотрим некоторые из них, наиболее архаичные: мотив противодействия богам, богоборчество, мотив уязвимого места на неуязвимом теле, мотив умирающей и воскресающей природы, а также мотив наездничества. Последний связан тем, что каждое новое поколение вносило в адыгскую мифопоэтику свои мотивы, которые отразили поздние условия жизни и взаимоотношения в обществе.Мотив противодействия богам. БогоборчествоВ отличие от мифического героя, эпический герой, защищая интересы людей на земле, начинает противиться богам. В этом благородном деле герой чаще всего побеждает. И поучительно в этом плане предание о том, как нарт Пэтэрэз смог одолеть злого бога Пако и прогнать его с горы Ошхамаф. Пако обиделся на нартов за то, что они перестали делать ему подношения как божеству и унес их огонь очага. Нарты попросили своего предводителя Насырэн жача отправиться к нему и попросить вернуть огонь. Насырэн поднялся на священную гору, и Пако за такую дерзость приковал его к горе. Много нартов погибло в стремлении освободить своего предводителя, и только отважный Пэтэрэз смог убить всех помощников Пако, прогнать его и вернуть огонь и Насырэна. Пако перебрался на небе и там построил себе дворец. Следующий герой Орзэмэс не только поднялся в небо вслед за ним, но и смог убить злого бога [2: Т.1, 109-113; Т.7, 121-124].Хотя Насырэн жач восстал против злого бога в защиту людей, часть нартского общества, опасаясь мести Пако, осуждала Пэтэрэза, затем Орзэмэса, а также и Насырэна за то, что они противились и восстали против бога. В предании «О восставшем против Бога» Насырэн осуждается, в нем говорится, что в хачещах (гостиных) не приветствовались рассказы о Нэсырэне – «старике, посмевшем выступить против бога». Он, мол, возгордился, посмел противиться богу, и начал вмешиваться в дела Всевышнего. Но когда злой Пако был побежден, нарты собрались на санопитие и произносили тосты в честь победителей.Иными выступают многие богоборцы в адыгских мифо-эпических повествованиях о прикованных титанах. Они представлены получившими наказание за то, что ослушались Всевышнего, начали соперничать с ним. Приведем для примера предание, которое в ХIХ веке опубликовал на страницах газеты «Кавказ» С. Хан-Гирей. «Предание повествует, что на вершине снежного Эльбруса за какие-то грехи прикован один великан, – пишет автор. – Когда он пробуждается от оцепенения, то спрашивает у своих стражей: «Растет ли еще на земле камыш, и родятся ли ягнята?» Безжалостные стражи отвечают: «Камыш растет, и ягнята родятся». От такого ответа великан приходит в бешенство, рвет свои оковы, и тогда земля дрожит от его движений, цепи брызжут молниями и грохочут громами; его тяжкое дыхание – порывы урагана, стоны – подземный гул; бурная река, вырывающаяся из подножия Эльбруса, – его слезы» [3]. Через сто с лишним лет была записана «Легенда о восставшем против Бога» от сказителя Ибрагима Хушта. Если в первом предании прикованного титана охраняли жестокие стражи, которые не выпускали его, здесь титана охраняет преданная собака, которая хочет освободить его и пытается перегрызть цепи.«Говорят, что наты (нарты – А.К.) выступали против бога, – поведал сказитель. – Легенду о нате, который было, восстал против бога, слышал я часто. Он стал сквернословить на бога, этого не стерпел бог, и его ангелы приковали, наложив на него цепи… Около ната сидит собака, верная ему, охраняет. Она беспрестанно цепи грызет, бывает, почти перегрызет. Но слышатся удары о наковальню, и железная цепь вновь утолщается. Тогда с криком «Ха-Хай» нат начинает бушевать – дождь льет, гром гремит. Когда железными цепями о цепь бьет – и молнии блещут, когда с шумом «па-аф» изрыгает воздух – сильный ветер дует, резко встряхнув себя – заставляет гору вздрогнуть, с шумом «пхып-хыпх» камни большие спускает сверху. Люди не хотят, чтобы цепь была перегрызена собакой; они боятся и говорят, что если перегрызет, как Телаль, он явится на землю, уничтожит благочестие Бога, мир перевернется и рухнет.Делать трехкратные удары по наковальне, а также по лемеху еще осталось в традициях адыгов. Во время чапща (развлечения больного) перед кроватью и сейчас кладут лемех и молоток. При посещении его каждый подходит к лемеху, берет молоток, делает три удара по нему и желает больному благополучного выздоровления; при первом посещении кузни и перед уходом производили удары молотом по пустой наковальне; адыги имели «отэо маф» (день удара молотом), при котором, поочередно произведя удары по наковальне, первый говорил: лъыгъэкIуат («подвинь дальше!»), а другой екIотэх (спусти ниже!»). Всем этим люди хотели «отодвинуть от себя бедствие» [2: Т.7, 14-15].В следующем предании «О джигите, прикованном к горе», опубликованном в военном сборнике в 1880 году, Бог наказывает человека, который сделал для людей немало: научил их добывать огонь, железо. Но это его не спасло – за то, что он начал считать себя равным богу, тот его наказал. «Некогда в горах жил сильный человек, – повествуется в предании. – Все ему удавалось: научил людей высекать огонь из кремня, добывать железо, «забыл только Богу молиться, стал думать, что равен ему. За такое вольнодумие Бог приковал его к вершине скалы. Около него два орла летают, по очереди на него садятся и грудь ему клюют» [4: 307-309]. Надо отметить, что мотив приковывания титана-богоборца встречается не только в нартских преданиях и пщынатлях, его можно обнаружить и в различных сказаниях и сказках. Но прикованный уже не человек, а мифическое существо – великан, например, Мэзитленук, антипод бога охоты, леса и диких зверей Мэзитха. Предания о прикованных титанах известны и другим народам Кавказа, они встречаются у абхазов, армян, грузин, и это сходство свидетельствует о родстве кавказских народов, близости их культуры.Мотив уязвимого места на неуязвимом телеМотив уязвимого места на неуязвимом теле в эпосе, прежде всего, увязывается с именем Саусэрука. Нарт Тлепш взял пылающего жаром младенца Саусэрука щипцами и окунул его семикратно в кадку с водой. В стальном теле неуязвимого Саусэрука уязвимым осталось место, которое держал щипцами кузнец. А какое это было именно место, в мифоэпических повествованиях нет единого мнения. В предании «Рождение Саусэрука» повествуется, что Тлепш железными клещами схватил ребенка за оба бедра и семь раз окунул в воду…, сделал семикратную закалку… Тело его стало крепким как сталь. Но его бедра, за которые (он) держал железными клещами, остались мягкими, как у обыкновенного человека» [2: Т.2, 31-32]. В другом предании по просьбе матери Сэтэнай гуащ нарт Чэлэхсэт отнес родившегося Саусэрука нарту Тлепшу. Тот «оба колена схватив щипцами, семикратно закалил ребенка» [2: Т.2, 33]. Представители сирийской черкесской диаспоры считают, что «кузнец закалил нарта Саусэрука, взяв его за левое колено» [5]. А в абхазском варианте предания «Рождение Сасрыква», уязвимым местом неуязвимого тела нарта была правая нога.Ж. Дюмезиль, записавший предание о рождении Саусэрука среди черкесов Измита в Турции в 30-х годах прошлого века, также считает, что уязвимым местом на теле Саусэрука были колени. Сказители сообщили ему, что конь Саусэрука Тхожий, в тело которого не входили стрелы, имел одно уязвимое место – копыто. «Стрела… ударит лошадь Саусырыко под копыта и… лошадь упадет. Это и произошло» [6: 17-18]. Нартские предания, записанные в Адыгее, подтверждают подобные детали и уточняют, кто предупредил нартов о наличии уязвимого места в теле Саусэрука и его коня. Это была женщина уд, которая перевоплотившись в золотой шлем, сделала так, чтобы его подобрал Саусэрук, подслушала разговор коня и всадника об их уязвимых местах и услышанное передала врагам Саусэрука.Убых Тевфик Эсенч Зенфу из турецкого селения Хаджиякуб считал, что «Тлепш кузнечными щипцами взял новорожденного за бедра и окунул три раз в воду» [7].Эпический мотив уязвимого места в неуязвимом теле похож на осетинский в сказании о Сосрыко. Уязвимым местом осетинского нарта Сосрыко оставались «колени, которые были согнуты у новорожденного Сосрыко во время его закаливания» [8: 28-35]. У греческого Ахилла, героя Троянской войны уязвимым местом на теле была пятка, за которую его держала мать – морская богиня Фетида, когда она окунала его в подземную реку. Троянский царевич Парис пустил стрелу, а бог Апполон направил ее в пятку Ахилла. Так был убит Ахилл. А на Саусэрука накатили острое железное колесо, и оно отрезало ему ноги. Но герой остался в живых.В предании отмечается, что когда Саусэрук упал, к нему подскочил Тхожий и сказал: «Возьми отрезанные ноги, положи их за пазуху и садись на меня!». Саусэрук сел на коня, но, увидев, что конь мчится от врагов домой, крикнул: «Ты куда бежишь? Враги мои там, мои ноги отрезало, но руки остались, я могу держать свой меч!». Тхожий знал, что Сэтэнай гуащ сможет прирасти ноги Саусэрука к телу, поэтому он хотел отнести нарта к матери. Если в египетской мифологии убитого Осириса собирает шакалоголовый бог Анубис, то в некоторых нартских преданиях Сэтэнай гуащ «…прослышав, что ее сын Сосруко убит, отправляется в путь на поиски сына и вскоре находит части его тела. Она собирает их вместе и, обмыв утренней росой, оживляет сына» [9: 128]. То есть Сэтэнай гуащ обладала не только чудесной способностью «прирастить» к туловищу отрезанные ноги Саусэрука, но даже оживлять умершего.Однако на этот раз Тхожий не смог спасти нарта Саусэрука. Враги знали об уязвимом месте Тхожия – они рассыпали острые камни, которые он не смог преодолеть. Тогда он сказал: «Я больше тебе не смогу пригодиться. Убей меня и прикройся моей шкурой, и ты будешь защищен от оружия твоих врагов». Саусэрук семь дней, прикрываясь шкурой Тхожия, оборонялся, и никто из его врагов не смог к нему подойти «на расстояние вытянутой руки с мечом». Тогда его закопали живым.Мотив умирающей и воскресающей природыСаусэрука закопали живым и отправили его в Хадрыхэ – мир мертвых, но он и там не умер. Он остался в зоне, где «прибывает», все «развивается», продолжается жизнь. И, каждую весну, когда «дунай (мир) одевается в зелень и оживляется пением перепелок, слышится голос из-под земли:«Когда небо синее,Когда земля зелена, –Подняться бы на семь дней, –Появиться бы на дунай,Глаза моих недруговВсем я вырвал бы,На земле стоящий мракЯ рассеял бы!» [2: Т.1, 127].Саусэрук может рассеять мрак, ведь он же имеет эпитеты «солнечный», «солярный», иногда «огненный», и его имя связано часто с Солнцем, со светом. Как «солнечный» нарт он способствует вызыванию дождя во время засухи. Для этого нужно было рассказать предания о Саусуруке. Его образ амбивалентен. Недруги боятся его воскресенья, они говорят: «если нарт Саусэрук вернется на наш дунай, земля потеряет свой «жир» (плодородие) [10: 146-153]. Мотив умирающей и воскресающей природы наблюдается также в преданиях, где фигурируют нарт Ащэмэз, его невеста Афэмыд и бог плодородия Тхагэлэдж. Ащэмэз, хоть и был еще совсем молод, смог отомстить за отца и победить грозного Тлечуц жача. В поединке вначале сильнее оказался Тлегуц жач, он привязал к коню раненного, потерявшего сознание Ащэмэза и приволок домой. Жена Тлегуч жача втайне от мужа вылечивает нарта. По одной версии Ащэмэз даже умер, и жена Тлегуц жача камнем-оселком воскрешает его [11: 28]. Ащэмэз был храбрым и отважным, не раз уходил в походы с нартами, но один случай изменил его жизнь – в пути его застала гроза, и он лег под деревом отдохнуть. Во сне он услышал чудные мелодии – их создавал ветер, проходя сквозь отверстия, проделанные червями на ветке, сбитой с дерева ветром. Ащэмэз вырезал из ветки себе къамыл (камыл – своеобразная флейта) и начал наигрывать все мелодии, создаваемые природой. Он научился понимать язык зверей и птиц, разговаривал с ними, так он сблизился с окружающей природой.Но не этим камылем он влиял на природу и погоду. У него был камыл, который он получил в дар от бога плодородия Тхагэлэджа. Камыл был двух цветов – белого и черного. Когда Ащэмэз играл белой стороной, вся природа оживала:«Русло сухое наполняется рекою,Море наполняется водою,Травы и лозы,Скованные морозом,Оживают, распускаются почки».Когда враги нападали на страну нартов, Ащэмэз начинал играть черной стороной и вся природа «умирала», мороз все сковывал, замерзали реки и моря, дул сильный ветер, и врагам ничего не оставалось, как повернуть назад. Зная о волшебном свойстве камыла Ащэмэза, дракон из подземного царства, воспользовавшись тем, что мужчины нартов ушли в поход, украл невесту Ащэмэза и камыл. Поднявшись в небо, дракон начал дуть в камыл с черной стороны и на землю нартов пришли холода и голод, затем такой зной, что вся вода испарилась. Лишь когда нартские витязи нашли и убили дракона, забрали Афэмыда и камыл, Ащэмэз своей игрой на камыле смог вернуть мир и гармонию нартской земле.Мотив умирающей и воскресающей природы имел отношения и к Тхагэлэджу. Он не только подарил Ащэмэзу волшебный камыл, но он покровительствовал растительному миру, в том числе и деревьям. Они «умирали» зимой, и воскрешались весной.Мотив умирающей и воскресающей природы наблюдается и в предании о Самгуре – орле титане [12: 166]. Самгур обладал способностью видеть прошлое и будущее. Когда он поднимался в небо, от взмахов его крыльев начиналась буря, волны моря закипали до самого дня и все звери и птицы в панике прятались, а цветы опускали свои головки. Но по велению Тхэшхо природа вновь оживала: небо прояснялось, Солнце выходило в зенит, лес наполнялся душистым дыханием оживших цветов [13: 117].Мотив наездничестваМотив наездничества, связанный с покровителем всадников Шыузэрещем, а также с богом наездников Зекуатх, является одним из компонентов адыгской культуры, базирующейся на элементах физического и духовного воспитания молодежи. В наезднической культуре был и особый танец Шыгъэудж, посвященный Солнцу.«Важное место в нартских сказаниях занимает поход, – отмечает А. Гутов. – Кавказские народы, в том числе и адыгские, на протяжении веков подвергались множеству неприятельских нашествий; несмотря на это, мотивы защиты родины в героических сказаниях не занимают большого места. Лишь в цикле Бадиноко сказание о его рождении начинается с нашествия вражеского племени… Не только с неродственными племенами-соседями, и разные адыгские племена между собой жили далеко не всегда мирно... такое положение могло способствовать бытованию сюжетов о вражде, соперничестве, распрях между нартами. Отсюда же, очевидно, и истоки мотивов о набегах, которые устраивались не только на дальние, неродственные племена. В этом отношении географическую локализацию действий в эпосе скорее следует понимать как метафору, соответствующую эпическому размаху сказаний. Для того, чтобы охватить местом действия пространство, например, между Кубанью и Волгой, достаточно и необходимо, чтобы названия отдаленных местностей были известны слушателям, создавали картину эпического масштаба и вызывали восхищение героем, который преодолевает это расстояние. Основное содержание героических сюжетов (борьба и победа), как правило, находит свое решение в сцене сражения, которая является одной из форм конкретного выражения центрального сюжетообразующего мотива» [14: 59].Адыги себя считают потомками легендарных нартов – отважных и храбрых рыцарей, чьи образы восходят к архетипам воинов-героев, проводивших жизнь в походах и набегах, в постоянном противостоянии с врагами. Они остались в памяти народа непобежденными и непокоренными, примером любви к своему Отечеству. Нарты проводили жизнь в постоянных состязаниях, поединках, в стремлении стать лучше, выше других, что нашло свое яркое отражение в нартских преданиях. Саусэрук, Шэбатынук, Хымыщ, его сын Пэтэрэз, Шэуай, Ащэмэз и другие нарты были искусными наездниками, доблестными воинами. Главным в воспитании нартов, а затем и их потомков черкесов, считалось подготовка мужественных, сильных телом и духом мужчин, способных безмолвно переносить любые испытания. Несгибаемый дух народа, воля к жизни, готовность пожертвовать жизнь для своей Отчизны делали нартов и их потомков рыцарями Кавказа.Сила духа становилась превыше всего. Народ мог жить полнокровной жизнью в своих прекрасных празднествах или достойно, с мужеством переносить все тяготы жизни. Это называлось шэтапкъэ (испытание), испытание и радостью и горем. Молодежь, воспитанная в школе народного воспитания хьакIэщ (гостиная), где она слышали о подвигах нартов, других героев, о беспредельной преданности Отчизне, стремилась быть похожей на них.Мурат Яган в своих воспоминаниях описывал как кавказская диаспора, в частности черкесы, учили его быть сильным и телом и духом, и он познавал азы искусства боя. «Два с половиной месяца я провел в кабардинском поселке в Анатолии, – писал он. – Тамошние жители с давних времен отличаются благородством манер и в совершенстве владеют искусством верховой езды; в конце семнадцатого века они были учителями казаков, поселенных в районе Дона и Днепра русским царем Петром Великим. Кабардинцы обучали их ездить верхом и биться на саблях. Я тоже прошел у них курс обучения верховой езде и сабельному бою» [15].Черкесские всадники обладали способностью не только быстро скакать, показывать отменную джигитовку, но они демонстрировали изысканную наездническую культуру, высшую школу верховой езды. У них был особый танец – Шыгъэудж (заставлять коня плясать), сакральный танец, посвященный Солнцу. Говоря о верховой езде, надо отметить, что наездничество сформировалось у черкесов в самостоятельный институт со своей обрядовой системой, здесь был свой этикет, была своя идеология. Быть под покровительством Шыузэреща и Зекуатха означало быть достойным всадником, героем, «не поворачивающим назад голову своего коня».«… Шли на хасэ нартов речиО геройской сече грозной,О путях непроходимых,О конях неутомимых,О набегах знаменитых,О джигитах непоборных,Об убитых великанах,О туманах в высях горных,О свирепых ураганах,В океанах беспредельных,О смертельных метких стрелах,О могучих, смелых людях,Что за подвиг величавыйПесню славы заслужили» [16: 39-40].С детства мальчиков учили сложной науке наездничества, которое требовало отменного здоровья, силы духа, характера, умения ориентироваться по звездам, по погоде. Достигалось все это участием в народных играх, телесными упражнениями и, естественно, духовным воспитанием. Юноша, считавший себя готовым к испытаниям в пути, подвергался трудному практическому испытанию: он уходил вместе с другими в зекIо (наезднический поход). А наездничество предполагало путь длинный и долгий, чаще всего за пределами своей земли, полный опасностей и неожиданностей.Всадник, физически совершенный и сильный, способный обеспечить в семье достаток, при необходимости с оружием в руках защищать свою землю становился шыу хьазыр (готовый, совершенный всадник). Он владел виртуозно конем и оружием, был готов к любым испытаниям в пути, даже смертельным. К сожалению, не все возвращались с зекIо, они уходили, но не бесследно, их имена оставались в наезднических песнях. Когда песня доходила до самых известных предводителей, наездники снимали шапки (а черкесы никогда практически не снимают головные уборы, даже за едой), и наклонялись к гриве коня.Перед набегами предводители всадников «прибегали» к магии предсказания или стремились предугадать исход похода. Обычно предводитель, обладавший способностью предсказывать будущее на блэбгъу (бараньей лопатке) или кIэн (альчике), после сытной еды, начинал гадать. Он смотрел на лопатку и по тому рисунку, что он видел там, решал, будет поход или нет. Если брошенный альчик падал гладкой поверхностью вниз, то это было хорошее предзнаменование, и набег тотчас же предпринимался. Если альчик падал поверхностью кверху, то это предвещало неблагоприятный исход предприятию, и тогда набег откладывался.Наездники также приходили и к святым деревьям, исполняли вокруг них круговой танец, просили покровительства, затем устраивали пир. Вернувшись, они также возвращались к ним, приносили им в жертву коров, баранов, вешали на святые деревья мечи, кольчуги, шлемы, позже разноцветные тряпки. Приношения сопровождались просьбами к божествам об удаче перед весенними походами, благодарностью за удачные свершения, молитвами о выздоровлении больных.Н. Дубровин отмечал, что, весна и осень были самыми лучшими временами года для наездничества, это было время, когда жизнь черкесов отличалась наибольшею деятельностью. «Выводив хорошего коня, – отмечал он, – выдержав его несколько часов без корма и призвав на помощь Зейкута (Зекуатха – А.К.) – божество, по понятию народа, покровительствующее наездникам – черкес отправляется на хищничество или один, чаще же в компании, состоявшей из нескольких человек… Лучшие наездники отправлялись в экспедицию в дальние племена, пригоняли к своим товарищам табуны лошадей и приводили пленных… Все существование черкеса сложилось так, что без хищничества не было для него жизни, не было удовольствий в настоящем, не было блаженства и в будущем мире [17: 92-93, 176].У черкесов маленькие междоусобные войны и столкновения племен между собою часто кончались поединком представителей обоих враждующих сторон. Но поединки происходили и по другим мотивам. «Единоборство было в большой моде и до такой степени усвоено народом, – писал Н. Дубровин, – что черкесские наездники, получившие известность и славу, искали себе достойных соперников, при встрече с которыми находили предлог к ссоре и непременно вступали в единоборство… Поединок всегда вызывал, по выражению черкесов, неминуемую смерть одного из противников, потому что победитель, во всяком случае, мог поступить с побежденным как с убитым, т.е. снять с него оружие, и обобрать до нитки. Подобное обстоятельство было для побежденного соединено с таким бесчестием, что он предпочитал верную смерть бесчестной жизни…» [17: 11]. Мотив вызова противника на поединок, и как следствие, пути разрешения возникающих противоречий между персонажами, относятся к важным структурообразующим элементам конфликтных ситуаций. Как верно отмечает А. Ципинов, в повествовательной ткани текстов вызовы противника на поединок «часто предстают в виде развернутых схем-ситуаций… Эпизоды, связанные с вызовом противника, затрагивают и поведенческий аспект персонажей, вскрывая один из существенных элементов образостроения» [18: 10].Как повествуют фольклорные материалы, собранные нами среди адыгской диаспоры Иордании, «русский царь, услышав о черкесских наездниках, умудрившихся выкрасть из крепости дочь генерала Засса, пригласил их. Поехал один Алэ Хырцызыко (из рода Джэнчат), который продемонстрировал прекрасную джигитовку. Царь решил купить у него его коня, но черкес отказался.– Я воспитал своего коня послушным мне, чтобы и в радости и в трудностях, пока я жив, он был со мной, понимал меня, – ответил он. – Ни продать, ни подарить его не могу. Коня, ружье и жену не продают и не дарят. Это не в наших традициях.Ночь прошла, а на следующий день царь обратился к нему:– Хырцыз Алэ, у тебя есть свои друзья, расскажешь им про наш разговор, – попросил он. – Сколько вам нужно для жизни, я беру на себя, только вы прекратите свои набеги, сделайте это ради меня и живите по-другому.– С того времени, как мать меня родила, и я научился жить среди людей, я был вовлечен в походы и набеги, это стало делом моей жизни и не смогу его оставить, – ответил царю Алэ Хырцызыко. – Пока роковая пуля не настигнет меня, я буду жить своей жизнью, пока не умру, я буду ходить в набеги, так что, дело твое, дарить мне что-нибудь или не дарить, я об этом не спрашиваю, мне этого не нужно...» [19].О черкесских наездниках написано немало, но история одной партии черкесов, отправившихся в набег за Дон, показывает, насколько это были рискованные для жизни походы, равные борьбе жизни и смерти. Иногда не сам поход, а возвращение домой с добычей представляло опасность. Но всадники выбирали храбрость и отвагу, пренебрежение смерти, лишь бы их имя оставалось в устах народа. В этом был отчасти и феномен адыгского наездничества.С. Хан-Гирей, описывая черкесскую наездническую культуру, уходящую в далекие времена, привел пример наездничества своего времени – начала ХIХ века. Он еще застал живых участников того трагического похода черкесов. «Партия хищников, предпринявших отважный наезд в позднюю осеннюю пору, – писал он, – долго рыскала по бесконечной степи между Кубанью и Доном. Наконец, захватив табун лошадей у донцов, возвращалась на родину, оглашая пустыню радостными песнями.Вдруг настали сильные морозы, и наездники, одетые по обыкновению весьма легко, подверглись жестоким мукам. На их беду подул пронзительный северо-восточный ветер некой (нэкъуай – А.К.) с крупными хлопьями снега, и вьюга, метель покрыла страшным мраком пустыню. Наездники не вдруг решили бросить добычу и спасаться: они старались превзойти друг друга в твердости и терпении, гнали захваченных лошадей, но бедные животные кружились, толпились в кучу и их вынуждены были бросить.Пока у черкесов были седла, они могли еще хоть раз в сутки согревать себя огнем от сжигаемых арчаков, но когда и это спасительное средство исчезло, когда мороз и метель увеличились и уже не одного товарища недосчитывались, или замерзшего, или бежавшего, в надежде на свою лошадь и теплую одежду, вопреки чести и общему мнению, повелевающему уступить последнее более нуждающемуся, – тогда остальные, числом до сорока, спешась, составили круг, взявшись за руки, стали плясать, как обыкновенно пляшут на свадебных пиршествах.Черкесы имеют множество плясовых песен, но при этой трагической пляске погибающие наездники стали петь не из числа старых, известных этого рода песен, а новую, сложенную ими в предсмертный час! В этой песне, которая начинается обращением к ветру и снегу – стихиям, угрожавшим им гибелью, изложены их страдания, бедствия, твердость и слабость товарищей, и в словах, сквозь завесу скромности, пробивается честолюбивое желание – передать имена свои потомству! Некоторые даже намекают на любовь свою и ее предметы, и в какое время!Многие из певцов не дожили даже до конца слагаемой песни. Однако ж эта песня, показывающая характеристические черты черкесов, не погибли в пустыне, в завывании вьюги – семь человек спаслись и возвратились на родину, возвестили о гибели прочих и передали потомству песнь о страдальческой кончине своих товарищей.Один из них Шебане-лаше (Щэбэнэ лъащ – хромой Щэбан – А.К.) дожил до наших дней. Я хорошо помню этого высокого, худощавого старца. Мы, дети, бывало, украдкой смотрим на глубокие морщины его чела и потом с каким-то неизъяснимым чувством поем песню страдальческой смерти наездников, несмотря на то, что и старшему из нас было не более шести лет. Не знаю, чем мы были, если б нам суждено было расти на Родине, но помню, что вид этого старца, рассказы и песни о гибели его товарищей – воспламеняли ребяческое наше воображение искрами сильной страсти к промыслу разбойничества, потому что наездничество прежних черкесов в наше время превратилось в разбойничество. А между этими видами огромная нравственная разница. Наездничество покраснело бы от мысли уворовать у соседа лошадь, изменить своему слову, его цель была - слава, отвага; а теперешнее разбойничество, как развратница, не знает и тени стыда; его цель – корысть…» (курсив наш – А.К.) [20: 464-465].Вот такая планка была у наезднической культуры адыгов еще с нартских времен. «Наши предки, вечно гонимые и вечно защищавшие свое право на достойное место в этом мире на протяжении многих веков, не оставили нам ни храмов, ни крепостей, ни других памятников дворцовой культуры, – писал Х. Гергов. – Но они передали нам в наследство бесценное сокровище – чувство собственного достоинства и высокий генетический потенциал… мы не имеем права это растерять, пусть об этом помнит каждый, кого хоть немного беспокоит будущее своего народа…» [21, с. 7].Кроме вышеотмеченных, в мифоэпической традиции адыгов (черкесов) основными мотивами являются мотив борьбы за ореховое дерево, как за сакральное место; мотив похищения огня, культурных благ; мотив возвращения огня; мотив изобретения первых орудий труда; мотив искусного изготовления оружия; мотив защиты родины; мотив наездничества; мотив набега; мотив вызова противника на поединок; мотив пленения; мотив проигрыша в противостоянии из-за потери коня; мотив воскресения после вторичного удара; мотив предоставления предсмертного пожелания; мотив смерти от своего оружия; мотив угрозы после смерти; мотив связывания; мотив изоляции; мотив выздоровления родителей после употребления крови убийцы сына; мотив сбрасывания немощных стариков со скалы; мотив тайной связи матери героя с его врагом; мотив подвергания остракизму; мотив борьбы героев с их врагами из подземного мира; мотив рождения умершим от живого или живым от умершего; мотив требования девушки в качестве дани; мотив борьбы героя с благо (драконом); мотив победы над благо; мотив охраны святого кургана благо и змеями; мотив борьбы орла со змеей; мотив борьбы героя над орлом; мотив поклонения горе; мотив видения прошлого и будущего и др.Литература:1. Кожин П.М. Симпозиум по проблеме «Становление человеческого общества» / П.М. Кожин, Б.А. Фролов // Вестник древней истории. 1968, № 4. – С. 171. 2. Нартхэр = Нарты: Адыгэ эпос: томибл хъурэ текст угъоигъэхэр / зэфэзыхьысыжьыхи зэхэзгъэуцуагьэхэр, ублэпIэ очеркымрэ комментариехэмрэ зытхыгъэр А. ХьэдэгъалI. – Мыекъуап, 1968, – Т. 1.; 1969, – Т. 2.; 1970, – Т. 3.; 1970, – Т. 4.; 1970, – Т. 5.; 1971, – Т. 6.; 1971, – Т. 7.3. Хан-Гирей С. Мифология черкесских народов / Кавказ. 1846. – № 35.4. Военный сборник. СПб., 1880, – № 10. – С. 307-309.5. Адыгэ усэнэр. – Дамаск, 1940. – С. 12.6. Дюмезиль Ж. Легенды о нартах, новые тексты, относящиеся к герою Сосырыко, опубликованные в журнале «Обзор истории религии». 1942-1943. – Т. СХХV. – С. 17-18.7. Дюмезиль Ж. Убыхские сказки и легенды. – Париж, 1957.8. Миллер. В. Осетинские этюды. – М., 1881. – С. 28-35.9. Шортанов А.Т. Адыгская мифология. – Нальчик, 1982. – С. 194.10. Тресков И.В. Сказания об изобилии земном / Фольклорные связи Северного Кавказа. – Нальчик, 1963. – С. 146-153.11. Дьячков-Тарасов А.Н. Абадзехские былины / ЗКОИРГО. – Тифлис, 1902. – Кн. 22. – С. 27-34.12. Гадагатль А.М. Героический эпос «Нарты» и его генезис. – Краснодар, 1967. – С. 242.13. Кочетов Ф.И. Великан кавказских гор в народных преданиях / Живописная Россия. 1901. – № 77-80.14. Гутов А.М. Народный эпос: традиция и современность. – Нальчик, 2009. – С. 228.15. Яган М. Я пришел из-за гор Кавказа: духовная автобиография Мурата Ягана [Электронный ресурс] // Абхазская интернет-библиотека. – Режим доступа: http://apsnyteka.org/92-yagan_ya_prishel_iz-za_gor_kavkaza.h.... Нарты. Адыгский героический эпос / сост. А.И. Алиева, А.М. Гутов, А.М. Гадагатль, З.П. Карадангушев; вступ. ст. А.Т. Шортанова; общ. ред. А.М. Гутова. – СПб., 2017. – С. 632.17. Дубровин Н. Черкесы (Адыге) / Материалы для истории Черкесского народа. Издание общества изучения Адыгейской Автономной области.– Краснодар, 1927. – Вып. 1.18. Ципинов А.А. Мифоэпическая традиция адыгов. – Нальчик, 2004. – С. 178.19. Мэджаджэко (Шапсыг) Индрыс, 1922 г. р., Уадсир, Иордания, 02. 04. 1993 г.20. Хан-Гирей С. Наезд Кунчука / Избранные труды и документы; сост., подготовка текстов, науч. ред., коммент. М.Н. Губжокова. – Майкоп, 2009. – С. 672.21. Гергов Х.Х. Адыги (черкесы) чемпионы Европы, мира, Олимпийских игр. – Нальчик, 1998. – С. 261.Вестник науки АРИГИ №11 (35) с. 40-48.
Ссылка на первоисточник

Картина дня

наверх