Бахчисарайский поход (Бахъшысэрей зек1уэ): проблемы датировки

В отечественной историографии Бахчисарайский поход до сих пор не стал предметом специального исследования, хотя фольклорные тексты, связанные с ним, давно введены в научный оборот. Возможно, это связано с тем, что нет ни одного письменного источника, упоминающего об этом не рядовом по масштабу событии из истории военно­го противостояния Кабарды и Крымского ханства.

А делать какие-то конкретные выводы, опираясь только на устные предания, многим исследователям кажется не вполне кор­ректным. Академические научные издания традиционно игнорируют этот сюжет военно-политической истории Ка­барды [История Кабардино-Балкарской… Т. 1. 1967; Исто­рия народов… 1988]. Даже Ш.Б. Ногмов, который писал свою «Историю адыхейского народа» по черкесским истори­ческим преданиям, обошел его своим вниманием [Ногмов 1994]. Однако, на наш взгляд, изучение общеисторического контекста и особенно косвенных свидетельств письменных источников, позволяют приступить к решению заявленной проблемы без риска впасть в серьёзные погрешности. Од­ной из первых попыток ввести фольклорный сюжет о Бах­чисарайском походе в академическое адыговедение, было отражение этого предания в историческом разделе «Адыг­ской (черкесской) энциклопедии» [Кожев 2006: 175]. Во втором томе «Адыгского фольклора» содержаться как оригинальные прозаические тексты, так и историко-герои­ческая песня, посвященная Бахчисарайскому походу и сло­женная его участниками [Адыгэ IуэрыIуатэхэр. Т. 2. 1970: 164–168]. Она вошла также в первую часть третьего тома «Народных песен и инструментальных наигрышей адыгов» [Народные песни и инструментальные наигрыши... Т. 3. Ч. 1. 1986: 51–54]. Историческое предание и поэтический текст «Песни о Бахчисарайском походе», несмотря на свой незначительный объем, содержат принципиально важную информацию, позволяющую задать надежные хронологи­ческие рамки описываемого событияи, оценить его мас­штаб. Во-первых, историческая память сохранила потом­кам имя полководца и военного предводителя Бахчиса­райского похода. Это Талостан Жанхотов – представитель третьего поколения Иналидов в Черкесии, младший брат Беслана Жанхотова [КРО. Т. 1. 1957: 383–386]. Последний под именем Беслана Тучного (Беслэн ПцIапцIэ) – пщышхуэ Кабарды, часто фигурирует в черкесском фольклоре как современник и антагонист Андемиркана – князя-бастар­да (тумэ) и одновременно идеального рыцаря черкесского Средневековья [КъэрдэнгъущI 2009: 273–280]. Благодаря русским архивным источникам, в первую очередь, составленным в середине XVIIв. «Родословным кабардинских князей и мурз», мы знаем, что время жизни и деятельности четвертого поколения Иналидов в Кабар­де падает примерно на третью четверть XVI в. Самый из­вестный из этой генерации Иналидов – Кемиргоко Идаров, уже будучи пщышхуэ – великим князем Кабарды, в 1557 г. выступил с инициативой установления дипломатических и политических связей с правительством Ивана IVГрозно­го (1547–1584), а через четыре года стал царским тестем [КРО. Т. 1. 1957: 5, 9–10, 383–385]. Соответственно, считая разницу между поколениями примерно в 20–25 лет, мы можем определить период актив­ной военной и политической деятельности Талостана Жан­хотова и его современников примерно второй четвертью XVI в. Составители первой части третьего тома «Народных песен и инструментальных наигрышей адыгов» в аннота­ции к «Песне о Бахчисарайском походе», кратко описав его фабулу, не пытаются даже приблизительно датировать это событие и лишь определяют самыми широкими рамками время жизни ключевой фигуры – Талостана Жанхотова: «По преданию, кабардинцы во главе с князем Таусулта­ном (Татлостаном) Янхотовым (историческое лицо, жил в первой половине XVIв.) предприняли поход в Крым. Они переправились через Керченский пролив, дошли с боями до Бахчисарая (столицы ханства) и окружили его. Хан вы­нужден был просить мира и выплатить большую дань – сто возов тонких тканей, что дало возможность кабардинцам снять свои грубые рубашки и заменить их более тонкими. Предание гласит, что песню сложили участники похода на обратном пути» [Народные песни и инструментальные наи­грыши... Т. 3. Ч. 1. 1986: 54]. На первый взгляд, сюжет о вторжении многочисленного кабардинского войска в самый центр крымских владений, осада столицы ханства и, в итоге, получении большого вы­купа может вызвать серьёзные сомнения в достоверности, как исторического предания, так и самой песни, посвя­щенной Бахчисарайскому походу. Однако внимательное знакомство с историей крымско-черкесских отношений или, в более широком плане, взаимоотношений черкесских политий позднего Средневековья с татарскими государ­ствами – осколками Золотой Орды, позволяют развеять эти сомнения. В том, что касается взаимоотношений с Кры­мом, наверное наиболее иллюстративным и ярким являет­ся, ставшее классическим, описание генуэзцем Джорджио Интериано, прожившим в Черкесии много лет, военной на­пряженности на черскесско-татарском фронтире на рубе­же XV–XVI вв: «Они (черкесы – К.З.) постоянно воюют с татарами, ко­торые окружают их почти со всех сторон. Ходят даже за Босфор (т.е. Керченский пролив – К.З.) вплоть до Херсо­неса Таврического (нынешний Севастополь – К.З.) ...Охот­нее всего совершают походы в зимнее время, когда море замерзает (курсив наш – К.З.), чтобы грабить жителей скифов (т.е. татар – К.З.), и горсточка черкесов обращаетв бегство целую толпу скифов, так как черкесы гораздо проворнее и лучше вооружены, лошади у них лучше, да и сами они выказывают больше храбрости» [АБКИЕА 1974: 50]. Свидетельство очевидца о регулярности и ординар­ности черкесских вторжений, фактически набегов, вглубь Крымского полуострова, их впечатляющая география – «вплоть до Херсонеса Таврического», то есть да крайней за­падной оконечности Крыма, позволяют судить о степени военного давления на ханство со стороны Черкесии в на­чальный период его истории. Возможно, это было связано с тем, что Крым в определенной степени был для черкесов сакральной территорией. Генеалогические предания Ина­лидов – черкесской княжеской династии позднего Сред­невековья и Нового времени, устойчиво называют Крым «транзитным» пунктом на пути переселения легендарных предков с Ближнего Востока на Кавказ. Кроме того в Кры­му с нач. XV в. вплоть до османского завоевания в 1475 г. существовало небольшое княжество со смешанным населе­нием и черкесской по происхождению династией, уничто­женное османами одновременно с генуэзскими колониями (См. Крымские мотивы…). Если завоеванная османами Кафа из центра генуэзских колоний в Северном Причерно­морье превратилась в центр нового османского вилайета, то территория Мангупского княжества («Крымской Готии») была включена в состав Крымского ханства. И регулярные набеги вглубь Крымского полуострова, зафиксированные Дж. Интериано на рубеже XVи XVIвв., можно рассматри­вать как своеобразную месть черкесской правящей элиты, в первую очередь Иналидов, по отношению к государству, уничтожившему одну из черкесских политий позднего Средневековья. Особое внимание следует обратить на за­мечание Дж. Интериано о том, что черкесы «охотнее всего совершают походы в зимнее время, когда море замерза­ет». Иными словами, несмотря на «зимние предпочтения», связанные с очевидными преимуществами свободного до­ступа черкесской конницы на территорию Крыма по на­дежному ледовому покрытию Керченского пролива, похо­ды осуществлялись и в весенне-летний период, пусть и не столь «охотно». Очевидно также, что для этого необходимо было комбинировать действия сухопутных сил (конницы, возможно пехоты) и флота. Наличие развитой мореходной традиции у причерноморских черкесов, начиная с антич­ности, делало такие походы пусть и гораздо более сложны­ми в организационном плане, но технически вполне воз­можными [Мирзоев 2014: 3–10]. Объективные интересы Иналидов, продолжателей по­литики своего предка по созданию самостоятельной го­сударственно-политической и династической традиции, сталкивали их с осколками Золотой Орды, которые пыта­лись в той или иной степени поддерживать претензии на имперский статус. Хотя бы по той причине, что почти вез­де (за исключением Ногайской Орды) у власти оказались представители «Золотого рода», то есть Чингизиды. Однако острые противоречия между политическими наследника­ми Золотой Орды позволяли черкесским политиям играть самостоятельную роль в региональной политике. Примерно в это же время, на рубеже XV–XVI вв., по фрагментарным данным русских письменных источников черкесы приняли активное участие в разгроме Большой Орды, которая под военным давлением с их стороны была вынуждена оста­вить свои кочевья в степном Предкавказье и искать спа­сения на правом берегу Дона. Так в июле 1498 г. русский посол в Крыму Б.Челищев сообщал: «Приходили Черкасы на Большую Орду, да побили... татар Большой Орды до­бре много. И царю ... Маахмату (большеордынскому хану Сейид-Мухаммеду – К.З.) под Черкасы прожити не мочно, он мыслит пойти на сю (т.е. правую – К.З.) сторону Дону» [СРИО. Т. 41. 1884: 255]. Такая ситуация сохранялась вплоть до окончательного разгрома Большой Орды в 1502 г. [СРИО. Т. 41. 1884: 358, 418]. После прочного включения Крымского ханства в госу­дарственную систему Османской империи в 1475 г., его во­енно-политические позиции в Северном Причерноморье за­мено окрепли. Южный берег Крыма с бывшим центром ге­нуэзских колоний в регионе – Кафой, Таманский полуостров вошли в новый вилайет Османской империи. Наместники Кафы активно включились в борьбу с черкесскими полити­ями Западного Кавказа, но очень долго эта борьба велась с переменным успехом. Так в 1501 г. по свидетельству рус­ского посла в Крыму Ф. Ромодановского, османский намест­ник Кафы Мухаммед предпринял поход на черкесов, но по­терпел сокрушителное поражение [СРИО. Т. 41. 1884: 357]. Преодолевая активное сопротивление местного населения, Османская империя продолжала укреплять свои позиции на черкесском побережье, и это косвенным образом повыша­ло безопасность Крымского полуострова от черкесских на­бегов. С 1502 г. в качестве портового города с османской администрацией и пункта сбора торговых пошлин начинает функционировать крепость Тамань [СРИО. Т. 41. 1884: 408]. В 1515 г., османские власти заложили на границе Черке­сии две крепости – Темрюк в устье Кубани и Кизил-Таш на острове Адахун, ограниченном Кубанью, р. Адагум и мор­ским побережьем. По свидетельству письменных источни­ков, основным назначением этих укреплений была защита от черкесских набегов не только османских подданных Та­манского полуострова, но и территории Крымского полуо­строва. По видимому, возможность дальних зимних походов черкесов по льду Керченского пролива вглубь Крымского полуострова и через сорок лет после завоевания Крыма и Тамани рассматривалась османскими властями как вполне актуальная угроза. Новые крепости должны были исклю­чить беспрепятственную переправу черкесской конницы на Тамань и далее в Крым. Возведение новых крепостей под прикрытием многочисленных крымско-татарских контин­гентов продолжалось до августа 1519 г. Так весной 1519 г. для прикрытия фортификационных работ к устью Кубани был направлено 8 тыс. крымское войско под командовани­ем царевичей Казы-Гирея и Бабея [СРИО. Т. 95. 1895: 667–668; Челеби 1979: 46, 49]. Оборонительные мероприятия сочетались с широко­масштабными наступательными действиями османско-крымских сил. Летом 1518 г. сын крымского хана Мухам­мед-Гирея (1515–1523) Бахадыр-Гирей совершил поход на черкесские земли, но, по свидетельству русского посла в Крыму И. Челищева, потерпел поражение, стоившее ему двух третей армии. Состояние крымско-черкесских от­ношений в первые десятилетия XVIв., лучше всего мож­но охарактеризовать словами этого крымского царевича, который в своей дипломатической переписке с Великим князем Московским Василием III(1505–1533) писал: «Еже­годная у нас война Черкасы» [СРИО. Т. 95. 1895: 516–517, 607]. Эти слова, конечно же, не стоит понимать как свиде­тельство тотальной войны между татарами и черкесами. Еще совсем недавно татары и значительная часть черкесов сосуществовали в единой империи – Золотой Орде. На про­тяжении многих поколений их связывали общие государ­ственно-политические и служебные интересы, родственные связи и культурные особенности. Однако, в период развала общего имперского пространства и борьбы различных ре­гиональных элит за свое место в радикально меняющемся геополитическом пространстве, черкесские Иналиды, как лидеры новой, динимично развивающейся государствен­но-политической традиции феодальной Черкесии, не могли не сталкиваться с крымскими Гиреями и другими линиями Чингизидов, которые претендовали на имперский статус, не всегда обладая реальными ресурсами даже для полно­ценной независимости. Черкесские Иналиды, опираясь на военно-политический потенциал своих северокавказских владений, зачастую имели возможность не только отвер­гать властные притязания крымских или астраханских Чингизидов, но и реально влиять на внутриполитические процессы своих татарских соседей. Так, летом 1532 г. чер­кесские войска взяли Астрахань, убили хана Касима мно­гих знатных татарских мурз и возвели на астраханский престол царевича Ак-Кубека, который был зятем одного из кабардинских князей [ПСРЛ. Т. 13. Ч. 1. 1904: 61–62; ПСРЛ. Т. 20. Ч. 1. 1965: 413]. Черкесское влияние в Астра­хани имело реальный характер и гораздо позднее. В 1546 г. черкесы вновь захватили Астрахань, прогнали Ак-Кубека и посадили на ханский престол другого своего ставленни­ка – Ямгурчи, который не смог долго удерживаться у вла­сти [Некрасов 1990: 109]. При помощи своих черкесских сторонников Ямгурчи примерно в 1550 г. еще раз занял Астрахань, но вскоре вновь был свергнут с престола конку­рентами, и бежал в Кабарду [Некрасов 1990: 109]. Татарские письменные источники даже упоминают о гибели Мухаммед-Гирея – одного из самых удачливых крымских ханов, организатора успешных походов на Мо­скву и Астрахань, в войне «с черкесами и дадианами» [Не­красов 1990: 93]. Этот источник – «История Кипчакской степи» Ибн-Ризвана, далеко не безупречен. На самом деле Мухаммед-Гирей был убит своими союзниками ногайцами у стен взятой им Астрахани. Это привело к политическо­му кризису в Крыму и разорению ногайцами приазовских владений ханства [Карамзин Т. VII. 1989: 77–78]. Но сам факт упоминания в татарской историографии «войны с черкесами» в связи с гибелью одного из самых знаменитых крымских ханов весьма показателен. Версия Ибн-Ризвана о гибели Мухаммед-Гирея из «Истории Кипчакской степи» позволила нам в одной из своих работ предположить, что это отражение в исторической памяти татар вторжения черкесов в Крым в ходе Бахчисарайского похода: «Собы­тия, запечатленные в песне и предании, могли произойти только в период политической смуты, наступившей после смерти Мухаммед-Гирея, иначе они бы нашли отражение в русских дипломатических источниках. Мухаммед-Гирей погиб весной 1523 г., следовательно, Бахчисарайский по­ход с большой долей вероятности можно датировать вто­рой половиной 1523 г.» [Кожев 2006: 175]. В настоящее время это предположение нам представ­ляется необоснованным, хотя хронологически двадцатые годы XVIв. можно уверенно включить в период жизни и деятельности Талостана Жанхотова и его современников. Есть одно обстоятельство, которое надежно задает возмож­ную нижнюю хронологическую границу Бахчисарайского похода – это дата основания Бахчисарая в качестве сто­лицы ханства и резиденции крымских Гиреев. После ги­бели Мухаммед-Гирея новым крымским ханом стал Саа­дет-Гирей, назначенный османским султаном Сулейманом I (1520–1566) [Некрасов 1990: 86, 94]. Его правление было относительно недолгим, так как Саадет-Гирею не удалось нейтрализовать губительные последствия смерти Мухам­мед-Гирея и последоваших за этим смут внутри ханства. Уже в 1532 г. он добровольно отказался от ханского престо­ла и был отозван в Стамбул. Без санкции османского сул­тана крымский престол занял его племянник Ислам-Гирей. Правление последнего продолжалось пять месяцев, пока из Стамбула не прибыл его дядя Сахиб-Гирей (1532–1551), который в 1521–1523 гг. – в период максимальных внеш­неполитических успехов Мухаммед-Гирея, успел побывать ханом в Казани. Прибывшие с ним янычары и артиллерия позволили Сахиб-Гирею временно одержать победу над внутренними противниками и утвердиться на ханском престоле [Некрасов 1990: 100; Гайворонский. Т. 1. 2007: 187–188]. Именно Сахиб-Гирей в 1532 г. перенес ханскую рези­денцию из селения Саларчик на 2 км ниже по течению реки Чурюк-Су. Эта новая столица и получила знаменитое в будущем название Бахчисарай (досл. «Сад-дворец») [Гай­воронский. Т. 1. 2007: 187–189]. Привязка крымского по­хода Талостана Жанхотова к названию новой ханской ре­зиденции, на наш взгляд, принципиальна. Название новой крымской столицы не только отражено в названии исто­рико-героической песни, но и прямо упоминается в проза­ическом предании, и, что особенно важно, в поэтическом тексте: «Бэхъшысэрейри а махуэм къуэпиблт («Бахчисарай в тот день о семи углах был», т.е. большой, широко раски­нувшийся)» [Народные песни и инструментальные наигры­ши … Т. 3. Ч. 1. 1986: 53–54; КъэрдэнгъущI 2009: 273]. Верхняя хронологическая точка, ограничивающая воз­можную датировку Бахчисарайского похода, связана с дру­гим знаковым событием военно-политической истории Ка­барды. Это масштабная феодальная война с участием прак­тически всех черкесских владений, закончившаяся Кызбу­рунским сражением, в котором по преданию и погиб Тало­стан Жанхотов [Ногмов 1994: 104–105; Кожев 2011: 23–28].В самых общих чертах, политическая коллизия состояла в конфликте между Идаром Иармасовым, представителем стар­шей линии кабардинских Иналидов, после смерти отца вос­питывавшимся в Западной Черкесии, и Жанхотовыми – фак­тически правившимив Кабарде. И те и другие имели своих сторонников среди Иналидов как в Кабарде, так и в других княжествах феодальной Черкесии. Конфликт, завершивший­ся масштабным сражением и поражением Жанхотовых мож­но датировать примерно одним десятилетием между 1530 и 1540 гг. (См. Кызбрунское сражение...) [Кожев 2011: 26]. Еще более предметно сузить хронологические рамки возможной датировки Бахчисарайского похода позволяет, как это ни странно звучит на первый взгляд, способ пере­правы черкесской конницы с Тамани в Крым. И предания, и поэтический текст свидетельствуют, что это был не тра­диционный, описанный Дж. Интериано зимний поход по льду замерзшего Керченского пролива, а переправа с ис­пользованием флота: «И пщIэгъуэлэшхуэри кхъухьышхуэ пхащIэкIэ нытхузэрашэри» («Его (т.е. предводителя Тало­стана Жанхотова – К.З.) белого коня большого на днище корабля большого возят») [Народные песни и инструмен­тальные наигрыши … Т. 3. Ч. 1. 1986: 53–54; КъэрдэнгъущI 2009: 273]. Необходимо отметить, что общий военный по­тенциал Крымского ханства многократно превосходил во­енный потенциал Кабарды. Например, крымские войска, вторгшиеся в черкесские земли в 1539 г., наряду с артил­лерией и отрядом янычар, насчитывали 40 тыс. татарских всадников [Некрасов 1990: 104]. Различные уделы Кабар­ды, по источникам середины XVIIв., могли выставить око­ло 7–8 тыс. всадников, треть которых была профессиональ­ными военными – уорками. Детальные оценки военных сил основных уделов Кабарды (кроме Джиляхстанея) в середи­не XVIIв., составляют 2055 дворян-уорков и примерно в два раза больше простой конницы – «черных людей». Если предположить, что военные силы Джиляхстанея, самого слабого кабардинского удела, были равны потенциалу Ида­рея, можно добавить к этому числу еще 300–350 уорков и 700 человек простой конницы. В итоге мы получим при­мерно 7200 человек. Учитывая, что на момент Бахчисарай­ского похода от Кабарды еще не отделился Бесленей, итого­вая цифра может быть увеличена еще примерно на тысячу всадников [КРО. Т. 1. 1957: 384–387]. Эти данные, на наш взгляд, вполне репрезентативны и для более раннего периода. С такими силами даже зимнее вторжение в Крым, с гарантированной возможностью от­ступления по льду Керченского пролива, было предприяти­ем крайне опасным с минимальными шансами на успех в столкновении со всей полевой крымской армией. Что же касается морской переправы через пролив между Таманью и Крымом, то в стратегическом плане это было просто са­моубийственным решением. В случае малейшей неудачи отрезанные от материка на полуострове, надежно блокиро­ванном со стороны суши укреплениями Перекопа, черкесы оказались бы обречены на истребление. Кроме того, пере­права на кораблях 7–8 тыс. всадников даже через относи­тельно узкий Керченский пролив (в настоящее время от 4,5 до 15 км) была за пределами логистических возможностей феодальной по духу военной культуры Черкесии. Она тре­бовала совершенно другого уровня военной организации. Если усреднить дальность переправы до 10 км, с учетом обратного пути, времени на погрузку и разгрузку, относи­тельно низкой скорости и грузоподъемности традиционно­го для черкесов гребного флота, опасностей ночного пла­вания и т.д. такая переправа, даже при наличии большого числа гребных судов у таманских и других причерномор­ских черкесов, растянулась бы на недели, создавая прямую угрозу всему войску, лишенному мобильности и разделен­ному морским проливом. Должны были сложиться исклю­чительные условия, чтобы предводитель конного войска решился на подобную морскую переправу. И такие условия сложились именно в первые годы правления Сахиб-Гирея. Фактически с первых же дней своего правления Сахиб-Гирей столкнулся со скрытым противодействием племян­ника Ислам-Гирея, который был назначен калгой (вторым после хана сановником в Крыму) и получил в свое непо­средственное управление Перекоп и Очаков. Недовольный смещением с ханского престола Ислам-Гирей уже летом 1534 г. открыто выступил против действующего хана и попытался выбить его из столицы. Потерпев поражение, он отступил в Перекоп и, тем не менее, провозгласил себя ханом [Гайворонский. Т. 1. 2007: 194–196.]. Судя по тому, что ему удалось удерживаться там до лета 1537 г., у него была серьёзная поддержка среди крымской и ногайской знати [Гайворонский. Т. 1. 2007: 194–198]. Новый калга, назначенный Сахиб-Гиреем, Ахмед-Гирей (1535–1537) – племянник хана и сын Саадет-Гирея I(1524–1532), так­же вызвал подозрения в измене и был убит в 1537 г., а должность калги перешла к старшему сыну хана Эмин-Ги­рею. Только после этого летом 1537 г. Сахиб-Гирею уда­лось нейтрализовать своего взбунтовавшегося племянника и выбить его из Перекопа. В августе 1537 г. Ислам-Гирей, скрывавшийся в ногайских улусах, был выслежен и убит [Гайворонский. Т. 1. 2007: 196–199]. Именно в эти годы фактического междуцарствия и крайнего ослабления ста­бильности политической системы Крымского ханства мог­ло произойти такое событие как Бахчисарайский поход. Несколько лет Крымское ханство не имело легитимного правительства, крымская знать перебегала из одного ла­геря в другой, происходила открытая вооруженная борьба за ханский престол между сторонниками Сахиб-Гирея и Ислам-Гирея, а османские власти предпочитали не вмеши­ваться в нее. Очевидно, после того, как эта ситуация пере­стала быть свежей новостью для соседей, такой амбициозный военный лидер как Талостан Жанхотов, войдя в согла­шение с таманскими и другими прибрежными черкесами, а может быть и с врагами Сахиб-Гирея в Крыму, органи­зовал неожиданный для противника весенне-летний поход с морской переправой через Керченский пролив относи­тельно немногочисленной (до 2–3 тыс. всадников), но хо­рошо подготовленной уоркской кавалерии. Таких сил было вполне достаточно для быстрого наступления на Бахчиса­рай и военного грабежа резиденции непопулярного хана, а морская переправа войск в Крым и обратно на Тамань становилась посильной логистической задачей. Риск был оправданным. Военные силы Сахиб-Гирея без поддержки крымской и ногайской знати не могли быть значительны. Все северные ногайские улусы Крымского ханства надеж­но контролировал Ислам-Гирей, сидевший в Перекопе. Мы ничего не знаем о контактах Талостана Жанхотова с противниками Сахиб-Гирея, кровно заинтересованными в смерти или политическом унижении непопулярного хана. Но принимая во внимание тесные династические и поли­тические связи крымской и черкесской элиты, нельзя ис­ключить их полностью. Тогда становиться понятен и объ­ясним стратегический расчет Талостана Жанхотова. Ина­че вторжение в самый центр крымских владений могло обернуться военной катастрофой. Османские силы в Кры­му были относительно невелики. В начале XVIв. осман­ский наместник Каффы располагал всего 500 всадников, из которых 200 были наемными черкесами [СРИО. Т. 41. 1884: 357]. Отсутствие в Крыму общепризнанного хана нейтрализовывало возможное участие даже этих скром­ных сил в отражении черкесского вторжения. Очевидно, так и произошло – османы предпочли ограничиться пас­сивной обороной собственных владений в Крыму. Если бы Сахиб-Гирей мог собрать хотя бы четверть обычной крым­ской полевой армии (т.е. около 10 тыс. всадников), у Тало­стана Жанхотова и его войск могли возникнуть серьёзные затруднения. Но предводитель черкесского войска пра­вильно рассчитал, что даже в этом случае, потерпев не­удачу в Крыму, он сможет организованно отступить, так как Сахиб-Гирей, фактически изолированный в своей сто­лице, не отважится на активное преследование, оставляя у себя в тылу мятежного Ислам-Гирея. Момент был выбран очень удачно, и мы можем оценить стратегический талант Талостана Жанхотова, который сумел трезво оценить си­туацию и использовать ее для дерзкой, но хладнокровно подготовленной, организованной и проведенной демон­страции военных возможностей Кабарды. Тем не менее, Бахчисарайский поход был связан с большими рисками, удачный исход был далеко не очевиден для его участни­ков, о чем мы можем судить по некоторым косвенным на­мекам, содержащимся в поэтическом тексте: «... И сэмыркъом шу хутыкъуахэри дишыжырт. Его (т.е. Талостана Жанхотова – К.З.) шутки всадников, духом павших, поднимали» [Народные песни и инструмен­тальные наигрыши… Т. 3. Ч. 1. 1986: 53–54]. Самым сложным в подготовке и организации Бахчи­сарайского похода, безусловно, была морская переправа через Керченский пролив. Наличие целого гребного флота у таманских и других прибрежных черкесских этносоци­альных групп в первой половине XVIв. не подлежит сомне­нию. Но с ними нужно было договориться, мобилизовать ресурсы и оперативно использовать их. Примечательно, что устные предания и поэтический текст просто упоми­нают о факте морской переправы, как будто это обыден­ное событие в ряду других во время похода. При этом под­робно описываются консультации Талостана Жанхотова со старейшинами, изобретение и изготовление сотни по­возок, запряженных лошадьми для перевозки предпола­гавшейся добычи – тонких тканей, которыми был богат Крым. Собственно сам поход по фольклорной версии был организован для добычи в Крыму тонких тканей после жалобы кабардинских женщин на традиционные грубые сукна, которые они вынуждены изготавливать и в кото­рые вынуждены одеваться [КъэрдэнгъущI 2009: 270–273]. Конская упряжка не использовалась черкесами и в целом народами Кавказа вплоть до второй половины XIXв. и появления в регионе удобных шоссейных дорог, в первую очередь, из-за особенностей горного ландшафта. Однако само это техническое «новшество» было известно на Кав­казе как минимум с эпохи бронзы. В устном предании о Бахчисарайском походе, на наш взгляд, весьма любопыт­ный случай аберрации фольклорного сознания и истори­ческой памяти, когда по-настоящему сложная логистиче­ская проблема организации морской переправы большого конного войска подменена курьезной проблемой обеспе­чения быстрой перевозки добычи, которую еще надо было взять с бою. Сохранилась лишь своеобразная «транспорт­ная» семантика фольклорного текста в части, касающейся подготовки и организации Бахчисарайского похода. Таким образом, учитывая исторический контекст, опас­ности осенне-зимней навигации на Черном море, мы можем с большой долей вероятности датировать Бахчисарайский поход весной-летом 1535 или 1536 гг., когда Сахиб-Гирей находился в крайне стесненных обстоятельствах. Уникаль­ность внутриполитической ситуации в Крыму на протяже­нии 1535/1536 гг., и то, что она могла радикально изме­ниться в любой момент, также объясняют такой нетради­ционный способ организации Бахчисарайского похода, как морская переправа. Возможно, Талостан Жанхотов решил использовать ситуацию и принять организационные риски, связанные с использованием флота в качестве транспорт­ного средства, а не ожидать восемь-десять месяцев уста­новления надежной ледовой переправы с Тамани в Крым в условиях, когда ситуация междуцарствия в Крыму могла неожиданно закончиться победой одного из претенден­тов. Уже в период консолидации Сахиб-Гиреем властных полномочий и военных сил накануне победы над Ислам-Гиреем в 1537 г. даже теоретически массовое вторжение черкесской конницы в Крым с использованием морской переправы через Керченский пролив стало невозможно.А с весны-лета 1539 г. начинается череда крупномасштаб­ных походов в Черкесию самого Сахиб-Гирея, причем офи­циальным поводом для первого из них послужило нападе­ние черкесских отрядов на османские крепости Таманско­го полуострова [Некрасов 1990: 104]. Сахиб-Гирей во главе крупных соединений (до 40 тыс.) татарской конницы, под­крепленных отрядами янычар и артиллерией, вторгался в Черкесию еще несколько раз – весной и осенью 1545 г., в 1546 г. и последний раз – перед его отставкой и убийством – в 1551 г. [Некрасов 1990: 104, 109–111]. Возможно, од­ной из причин того упорства, с которым Сахиб-Гирей до­бивался покорности от черкесских княжеств, являлась психологическая травма, полученная им в осажденной столице. Черкесы во главе с Талостаном Жанхотовым сра­жались с крымцами в предместьях ханской резиденции. Поэтический текст песни о Бахчисарайском походе содер­жит ясные намеки на военный грабеж, даже мародерство, и оскорбление татарских святынь: «И пщIэгъуэлэшхуэри кхъухышхуэ пхащIэкIэ къытхузэрашэри, И хъэрзынашэмэ къуэбыдэ шытхри неубэри. … Бэхъшысэрей гущэри къуэпиблти, Мы гъущIпщэхъуиблыр хъаныжь гъумым пщIэхэвдзэ. Хъаныжьмэ ипхъутэкъэ Кустэхъан дахэри, Щауэ хэплъыхьти дыщэ тахътэм и щхьэм щогъуэг. ПщIэгъуалэжьыдзэри хы тIуащIэми ныдошэсыкIри. – Зы сэбэп къыхэмык1ынуми, мэжджыт хужьыжьым са-фIекIуэлIэнщ! – жиIащ Андемыркъан. Его белого коня большого на днище корабля большого возят, Его добро (т.е. добычу – К.З.) везущие непроходимого ущелья края утаптывают. …Бахчисарай о семи углах был, Эти семь [железных] ошейников недоброму хану толсто­му на шею накиньте! Недоброго хана дочь Кустахан-красавица, В женихах разборчивая, на золотой тахте рыдает. На белых конях могучее войско из Междуморья1 выступает. – Пусть пользы не будет, но к белой мечети большой про­бьюсь! – сказал Андемиркан» [Народные песни и инстру­ментальные наигрыши… Т. 3. Ч. 1. 1986: 54]. Черкесские исторические предания сохранили память об этом событии, не нашедшем отражения в официальных крымских хрониках. Возможно, дальнейшие исследования с привлечением османских архивов позволят внести кор­ректировку в предложенную нами датировку и интерпре­тацию Бахчисарайского похода. 1 Междуморье (Хы тIыуащIэ) – метонимическое обозначение Ка­барды. Из монографии Кожева З.А. "ОЧЕРКИ ВОЕННО-ПОЛИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ ЧЕРКЕСИИ XV–XVII вв." Источники и литература (для всей монографии) АИГИ – Архив ИГИ КБНЦ РАН, Ф. 1. Оп. 1. Ед. хр. 12. Адыгская (черкесская) энциклопедия. М., 2006. Байер Х.-Ф. История крымских готов как интерпретация Сказания Матфея о городе Феодоро. Екатеринбург, 2001. АБКИЕА – Адыги, балкарцы, карачаевцы в известиях европейских авторов XIII –XIX вв. Нальчик, 1974. Бгажноков Б.Х. О специфике и динамике военно-политического союза России и Кабарды (симмахия и ее асимметризм)//Исторический вестник. Вып. II . Нальчик, 2005. С. 39–86. Белокуров С.А. Сношения России с Кавказом. Вып. 1. М., 1889. Броневский С.М. Новейшие географические и исторические известия о Кавказе. Репринтное издание. М., 1823. Бутков П.Г. Материалы для новой истории Кавказа с 1722 по 1803 год. Ч. 2. СПб., 1869. Волкова Н.Г. Этнический состав населения Северного Кавказа в XVIII – нач. XX века. М., 1974. Гайворонский О. Повелители двух материков. Т. 1. Киев-Бахчисарай, 2007. Главани Ксаверио. Описание Черкесии // Адыги, балкарцы и карачаевцы в известиях еропейских авторов XIII –XIX вв., АБКИЕА. Нальчик, 1974. Дзамихов К.Ф. Адыги в политике России на Кавказе. Нальчик, 2001. Дзамихов К.Ф. Кабарда, и Россия в политической истории Кавказа XVI –XVII вв. Нальчик, 2007. Думанов Х.М. Социальная структура кабардинцев в нормах адата: первая половина XIX в. Нальчик, 1990. Интериано Дж. Быт и страна зихов, именуемых черкесами. Достопримечательное повествование // Адыги, балкарцы и карачаевцы в известиях еропейских авторов XIII –XIX вв., АБКИЕА. Нальчик, 1974. История Кабардино-Балкарской АССР с древнейших времен до наших дней в 2–х томах. Т. 1. М., 1967. История народов Северного Кавказа с древнейших времен до конца XVIII в. М., 1988. Кажаров В.Х. Традиционные общественные институты кабардинцев и их кризис в конце XVIII первой половине XIX века. Нальчик, 1994. Карамзин Н.М. История государства Российского. Репринтное воспроизведение издания пятого в трех книгах (СПб., 1842). М., 1989. Карданов Ч.Э. Путь к России. Нальчик, 2001. Клапрот Г.-Ю. Путешествие по Кавказу и Грузии, предпринятое в 1807–1808 гг. // Адыги, балкарцы и карачаевцы в известиях еропейских авторов XIII –XIX вв., АБКИЕА. Нальчик, 1974. Кожев З.А. Политическая история Черкесии (с нач. XV в. до 1763 г.) // Адыгская, (черкесская) энциклопедия. М., 2006. Кожев З.А. Происхождение Кемиргоко Идарова // Известия КБНЦ РАН. № 4 (42). Нальчик, 2011. С. 23–28. Кудашев В.Н. Исторические сведения о кабардинском народе. Нальчик, 1991. Кушева Е.И. Политика русского государства на Северном Кавказе в 1552–1572 гг. // Исторические записки. Т. 94. М., 1950. Кушева Е.Н. Народы Северного Кавказа и их связи с Россией (вторая половина XVI – 30-е гг. XVII в.). М., 1963. Мальбахов Б., Эльмесов А. Средневековая Кабарда. Нальчик, 1994. Мальбахов Б.К., Дзамихов К.Ф. Кабарда во взаимоотношениях России с Кавказом, Поволжьем, Крымским ханством (середина XVI – конец XVIII в.). Нальчик, 1996. Мирзоев А.С. Традиции мореходства и пиратства у народов Северо-Западного Кавказа с античных времен по Новое время // Всеобщая история. 2014. № 4. С. 3–10. Мустакимов И.А. Еще раз к вопросу о предках «Мамая-царя» //Тюркологический сборник 2007–2008. История и культура тюркских народов России и сопредельных стран. М., 2009. Налоева Е.Дж. Документальные данные о Казаноко Жабаги // Жабаги Казаноко. Нальчик, 1987. Налоева Е.Д. Генеалогия кабардинских князей как исторический источник (Альбом из 14 генеалогических карт – приложение к книге Налоевой Е.Д. Кабарда в первой половине XVIII века: генезис адыгского феодпльного социума и проблемы социально-экономической истории // Сост. канд. ист. н. А.С. Мирзоев. Нальчик, 2015. Народные песни и инструментальные наигрыши адыгов. Т. 3. Ч. 1. М., 1986. Ногма Ш.Б. Филологические труды. В 2-х Томах. Т. 1. Нальчик, 1956. Ногмов Ш.Б. История адыхейского народа. Нальчик, 1994. Некрасов А.М. Международные отношения и народы Западного Кавказа (последняя четверть XV – первая половина XVI в.). М., 1990. Озова Ф.А. Причины и последствия сражения на реке Малка 12 июля 1641 г. // Вестник КБИГИ. Вып. 17. Ч. I I . Нальчик, 2010. С. 3–37. Паллас П.С. Заметки о путешествиях в Южные наместничества Российского государства в 1793 и 1794 гг. // Адыги, балкарцы и карачаевцы в известиях еропейских авторов XIII –XIX вв., АБКИЕА. Нальчик, 1974. ПСРЛ –Полное собрание русских летописей. Т. 11. СПб., 1897. Полное собрание русских летописей. Т. 13. Ч. 1. СПб., 1904. Полное собрание русских летописей. Т. 20. Ч. 1. СПб., 1965. Полное собрание русских летописей. Т. 29. СПб., 1965. Потоцкий Я. Путешествие в Астраханские и Кавказские степи // Адыги, балкарцы и карачаевцы в известиях еропейских авторов XIII –XIX вв., АБКИЕА. Нальчик, 1974. РЧО – Русско-чеченские отношения (вторая половина XVI –XVIII вв.). М., 1997. СРИО – Сборник Русского Исторического Общества. Т. 41. СПб., 1884. Сборник Русского Исторического Общества. Т. 71. СПб., 1892. Сборник Русского Исторического Общества. Т. 95. СПб., 1895. Сборник документов по сословному праву народов Северного Кавказа. Т. 1. Нальчик, 2003. Стариков Н.В., Беляев Д. П. Россия. Крым. История. СПб., 2014. Султан Хан-Гирей. Избранные труды и документы. Майкоп, 2009. Трахо Р. Черкесы. Нальчик, 1992. Утемиш-Хаджи ибн Маулана Мухаммад Дости. Чингиз-наме. Алма-Ата, 1992. Хан-Гирей. Записки о Черкесии. Нальчик, 1978. Хотко С.Х. Очерки истории черкесов от эпохи киммерийцев до Кавказской войны. СПб., 2001. Хотко С.Х. Черкесия: генезис, этнополитические связи со странами Восточной Европы и Ближнего Востока (XIII–XVI вв.). Майкоп, 2017. Челеби Эвлия. Книга путешествия. Земли Северного Кавказа, Поволжья и Подонья. Вып. 2. М., 1979. Чингисиана. Свод свидетельств современников. М., 2009. Штаден Генрих. О Москве Ивана Грозного. М., 1925. Юдин В.П. Орды: Белая, Синяя, Серая... // Чингиз-наме. Алма-Ата, 1992. Адыгэ IуэрыIуатэхэр (Адыгский фольклор). В 2–х томах. Т. 2. Нальчик, 1970. КъэрдэнгъущI З. Тхыгъэ къыхэхахэр. Налшык, 2009. Нэгумэ Ш.Б. Адыгэ народым и тхыдэ. Налшык, 1958. Кожев З.А.

В отечественной историографии Бахчисарайский поход до сих пор не стал предметом специального исследования, хотя фольклорные тексты, связанные с ним, давно введены в научный оборот. Возможно, это связано с тем, что нет ни одного письменного источника, упоминающего об этом не рядовом по масштабу событии из истории военно­го противостояния Кабарды и Крымского ханства. А делать какие-то конкретные выводы, опираясь только на устные предания, многим исследователям кажется не вполне кор­ректным. Академические научные издания традиционно игнорируют этот сюжет военно-политической истории Ка­барды [История Кабардино-Балкарской… Т. 1. 1967; Исто­рия народов… 1988]. Даже Ш.Б. Ногмов, который писал свою «Историю адыхейского народа» по черкесским истори­ческим преданиям, обошел его своим вниманием [Ногмов 1994]. Однако, на наш взгляд, изучение общеисторического контекста и особенно косвенных свидетельств письменных источников, позволяют приступить к решению заявленной проблемы без риска впасть в серьёзные погрешности. Од­ной из первых попыток ввести фольклорный сюжет о Бах­чисарайском походе в академическое адыговедение, было отражение этого предания в историческом разделе «Адыг­ской (черкесской) энциклопедии» [Кожев 2006: 175]. Во втором томе «Адыгского фольклора» содержаться как оригинальные прозаические тексты, так и историко-герои­ческая песня, посвященная Бахчисарайскому походу и сло­женная его участниками [Адыгэ IуэрыIуатэхэр. Т. 2. 1970: 164–168]. Она вошла также в первую часть третьего тома «Народных песен и инструментальных наигрышей адыгов» [Народные песни и инструментальные наигрыши... Т. 3. Ч. 1. 1986: 51–54]. Историческое предание и поэтический текст «Песни о Бахчисарайском походе», несмотря на свой незначительный объем, содержат принципиально важную информацию, позволяющую задать надежные хронологи­ческие рамки описываемого событияи, оценить его мас­штаб. Во-первых, историческая память сохранила потом­кам имя полководца и военного предводителя Бахчиса­райского похода. Это Талостан Жанхотов – представитель третьего поколения Иналидов в Черкесии, младший брат Беслана Жанхотова [КРО. Т. 1. 1957: 383–386]. Последний под именем Беслана Тучного (Беслэн ПцIапцIэ) – пщышхуэ Кабарды, часто фигурирует в черкесском фольклоре как современник и антагонист Андемиркана – князя-бастар­да (тумэ) и одновременно идеального рыцаря черкесского Средневековья [КъэрдэнгъущI 2009: 273–280]. Благодаря русским архивным источникам, в первую очередь, составленным в середине XVIIв. «Родословным кабардинских князей и мурз», мы знаем, что время жизни и деятельности четвертого поколения Иналидов в Кабар­де падает примерно на третью четверть XVI в. Самый из­вестный из этой генерации Иналидов – Кемиргоко Идаров, уже будучи пщышхуэ – великим князем Кабарды, в 1557 г. выступил с инициативой установления дипломатических и политических связей с правительством Ивана IVГрозно­го (1547–1584), а через четыре года стал царским тестем [КРО. Т. 1. 1957: 5, 9–10, 383–385]. Соответственно, считая разницу между поколениями примерно в 20–25 лет, мы можем определить период актив­ной военной и политической деятельности Талостана Жан­хотова и его современников примерно второй четвертью XVI в. Составители первой части третьего тома «Народных песен и инструментальных наигрышей адыгов» в аннота­ции к «Песне о Бахчисарайском походе», кратко описав его фабулу, не пытаются даже приблизительно датировать это событие и лишь определяют самыми широкими рамками время жизни ключевой фигуры – Талостана Жанхотова: «По преданию, кабардинцы во главе с князем Таусулта­ном (Татлостаном) Янхотовым (историческое лицо, жил в первой половине XVIв.) предприняли поход в Крым. Они переправились через Керченский пролив, дошли с боями до Бахчисарая (столицы ханства) и окружили его. Хан вы­нужден был просить мира и выплатить большую дань – сто возов тонких тканей, что дало возможность кабардинцам снять свои грубые рубашки и заменить их более тонкими. Предание гласит, что песню сложили участники похода на обратном пути» [Народные песни и инструментальные наи­грыши... Т. 3. Ч. 1. 1986: 54]. На первый взгляд, сюжет о вторжении многочисленного кабардинского войска в самый центр крымских владений, осада столицы ханства и, в итоге, получении большого вы­купа может вызвать серьёзные сомнения в достоверности, как исторического предания, так и самой песни, посвя­щенной Бахчисарайскому походу. Однако внимательное знакомство с историей крымско-черкесских отношений или, в более широком плане, взаимоотношений черкесских политий позднего Средневековья с татарскими государ­ствами – осколками Золотой Орды, позволяют развеять эти сомнения. В том, что касается взаимоотношений с Кры­мом, наверное наиболее иллюстративным и ярким являет­ся, ставшее классическим, описание генуэзцем Джорджио Интериано, прожившим в Черкесии много лет, военной на­пряженности на черскесско-татарском фронтире на рубе­же XV–XVI вв: «Они (черкесы – К.З.) постоянно воюют с татарами, ко­торые окружают их почти со всех сторон. Ходят даже за Босфор (т.е. Керченский пролив – К.З.) вплоть до Херсо­неса Таврического (нынешний Севастополь – К.З.) ...Охот­нее всего совершают походы в зимнее время, когда море замерзает (курсив наш – К.З.), чтобы грабить жителей скифов (т.е. татар – К.З.), и горсточка черкесов обращаетв бегство целую толпу скифов, так как черкесы гораздо проворнее и лучше вооружены, лошади у них лучше, да и сами они выказывают больше храбрости» [АБКИЕА 1974: 50]. Свидетельство очевидца о регулярности и ординар­ности черкесских вторжений, фактически набегов, вглубь Крымского полуострова, их впечатляющая география – «вплоть до Херсонеса Таврического», то есть да крайней за­падной оконечности Крыма, позволяют судить о степени военного давления на ханство со стороны Черкесии в на­чальный период его истории. Возможно, это было связано с тем, что Крым в определенной степени был для черкесов сакральной территорией. Генеалогические предания Ина­лидов – черкесской княжеской династии позднего Сред­невековья и Нового времени, устойчиво называют Крым «транзитным» пунктом на пути переселения легендарных предков с Ближнего Востока на Кавказ. Кроме того в Кры­му с нач. XV в. вплоть до османского завоевания в 1475 г. существовало небольшое княжество со смешанным населе­нием и черкесской по происхождению династией, уничто­женное османами одновременно с генуэзскими колониями (См. Крымские мотивы…). Если завоеванная османами Кафа из центра генуэзских колоний в Северном Причерно­морье превратилась в центр нового османского вилайета, то территория Мангупского княжества («Крымской Готии») была включена в состав Крымского ханства. И регулярные набеги вглубь Крымского полуострова, зафиксированные Дж. Интериано на рубеже XVи XVIвв., можно рассматри­вать как своеобразную месть черкесской правящей элиты, в первую очередь Иналидов, по отношению к государству, уничтожившему одну из черкесских политий позднего Средневековья. Особое внимание следует обратить на за­мечание Дж. Интериано о том, что черкесы «охотнее всего совершают походы в зимнее время, когда море замерза­ет». Иными словами, несмотря на «зимние предпочтения», связанные с очевидными преимуществами свободного до­ступа черкесской конницы на территорию Крыма по на­дежному ледовому покрытию Керченского пролива, похо­ды осуществлялись и в весенне-летний период, пусть и не столь «охотно». Очевидно также, что для этого необходимо было комбинировать действия сухопутных сил (конницы, возможно пехоты) и флота. Наличие развитой мореходной традиции у причерноморских черкесов, начиная с антич­ности, делало такие походы пусть и гораздо более сложны­ми в организационном плане, но технически вполне воз­можными [Мирзоев 2014: 3–10]. Объективные интересы Иналидов, продолжателей по­литики своего предка по созданию самостоятельной го­сударственно-политической и династической традиции, сталкивали их с осколками Золотой Орды, которые пыта­лись в той или иной степени поддерживать претензии на имперский статус. Хотя бы по той причине, что почти вез­де (за исключением Ногайской Орды) у власти оказались представители «Золотого рода», то есть Чингизиды. Однако острые противоречия между политическими наследника­ми Золотой Орды позволяли черкесским политиям играть самостоятельную роль в региональной политике. Примерно в это же время, на рубеже XV–XVI вв., по фрагментарным данным русских письменных источников черкесы приняли активное участие в разгроме Большой Орды, которая под военным давлением с их стороны была вынуждена оста­вить свои кочевья в степном Предкавказье и искать спа­сения на правом берегу Дона. Так в июле 1498 г. русский посол в Крыму Б.Челищев сообщал: «Приходили Черкасы на Большую Орду, да побили... татар Большой Орды до­бре много. И царю ... Маахмату (большеордынскому хану Сейид-Мухаммеду – К.З.) под Черкасы прожити не мочно, он мыслит пойти на сю (т.е. правую – К.З.) сторону Дону» [СРИО. Т. 41. 1884: 255]. Такая ситуация сохранялась вплоть до окончательного разгрома Большой Орды в 1502 г. [СРИО. Т. 41. 1884: 358, 418]. После прочного включения Крымского ханства в госу­дарственную систему Османской империи в 1475 г., его во­енно-политические позиции в Северном Причерноморье за­мено окрепли. Южный берег Крыма с бывшим центром ге­нуэзских колоний в регионе – Кафой, Таманский полуостров вошли в новый вилайет Османской империи. Наместники Кафы активно включились в борьбу с черкесскими полити­ями Западного Кавказа, но очень долго эта борьба велась с переменным успехом. Так в 1501 г. по свидетельству рус­ского посла в Крыму Ф. Ромодановского, османский намест­ник Кафы Мухаммед предпринял поход на черкесов, но по­терпел сокрушителное поражение [СРИО. Т. 41. 1884: 357]. Преодолевая активное сопротивление местного населения, Османская империя продолжала укреплять свои позиции на черкесском побережье, и это косвенным образом повыша­ло безопасность Крымского полуострова от черкесских на­бегов. С 1502 г. в качестве портового города с османской администрацией и пункта сбора торговых пошлин начинает функционировать крепость Тамань [СРИО. Т. 41. 1884: 408]. В 1515 г., османские власти заложили на границе Черке­сии две крепости – Темрюк в устье Кубани и Кизил-Таш на острове Адахун, ограниченном Кубанью, р. Адагум и мор­ским побережьем. По свидетельству письменных источни­ков, основным назначением этих укреплений была защита от черкесских набегов не только османских подданных Та­манского полуострова, но и территории Крымского полуо­строва. По видимому, возможность дальних зимних походов черкесов по льду Керченского пролива вглубь Крымского полуострова и через сорок лет после завоевания Крыма и Тамани рассматривалась османскими властями как вполне актуальная угроза. Новые крепости должны были исклю­чить беспрепятственную переправу черкесской конницы на Тамань и далее в Крым. Возведение новых крепостей под прикрытием многочисленных крымско-татарских контин­гентов продолжалось до августа 1519 г. Так весной 1519 г. для прикрытия фортификационных работ к устью Кубани был направлено 8 тыс. крымское войско под командовани­ем царевичей Казы-Гирея и Бабея [СРИО. Т. 95. 1895: 667–668; Челеби 1979: 46, 49]. Оборонительные мероприятия сочетались с широко­масштабными наступательными действиями османско-крымских сил. Летом 1518 г. сын крымского хана Мухам­мед-Гирея (1515–1523) Бахадыр-Гирей совершил поход на черкесские земли, но, по свидетельству русского посла в Крыму И. Челищева, потерпел поражение, стоившее ему двух третей армии. Состояние крымско-черкесских от­ношений в первые десятилетия XVIв., лучше всего мож­но охарактеризовать словами этого крымского царевича, который в своей дипломатической переписке с Великим князем Московским Василием III(1505–1533) писал: «Еже­годная у нас война Черкасы» [СРИО. Т. 95. 1895: 516–517, 607]. Эти слова, конечно же, не стоит понимать как свиде­тельство тотальной войны между татарами и черкесами. Еще совсем недавно татары и значительная часть черкесов сосуществовали в единой империи – Золотой Орде. На про­тяжении многих поколений их связывали общие государ­ственно-политические и служебные интересы, родственные связи и культурные особенности. Однако, в период развала общего имперского пространства и борьбы различных ре­гиональных элит за свое место в радикально меняющемся геополитическом пространстве, черкесские Иналиды, как лидеры новой, динимично развивающейся государствен­но-политической традиции феодальной Черкесии, не могли не сталкиваться с крымскими Гиреями и другими линиями Чингизидов, которые претендовали на имперский статус, не всегда обладая реальными ресурсами даже для полно­ценной независимости. Черкесские Иналиды, опираясь на военно-политический потенциал своих северокавказских владений, зачастую имели возможность не только отвер­гать властные притязания крымских или астраханских Чингизидов, но и реально влиять на внутриполитические процессы своих татарских соседей. Так, летом 1532 г. чер­кесские войска взяли Астрахань, убили хана Касима мно­гих знатных татарских мурз и возвели на астраханский престол царевича Ак-Кубека, который был зятем одного из кабардинских князей [ПСРЛ. Т. 13. Ч. 1. 1904: 61–62; ПСРЛ. Т. 20. Ч. 1. 1965: 413]. Черкесское влияние в Астра­хани имело реальный характер и гораздо позднее. В 1546 г. черкесы вновь захватили Астрахань, прогнали Ак-Кубека и посадили на ханский престол другого своего ставленни­ка – Ямгурчи, который не смог долго удерживаться у вла­сти [Некрасов 1990: 109]. При помощи своих черкесских сторонников Ямгурчи примерно в 1550 г. еще раз занял Астрахань, но вскоре вновь был свергнут с престола конку­рентами, и бежал в Кабарду [Некрасов 1990: 109]. Татарские письменные источники даже упоминают о гибели Мухаммед-Гирея – одного из самых удачливых крымских ханов, организатора успешных походов на Мо­скву и Астрахань, в войне «с черкесами и дадианами» [Не­красов 1990: 93]. Этот источник – «История Кипчакской степи» Ибн-Ризвана, далеко не безупречен. На самом деле Мухаммед-Гирей был убит своими союзниками ногайцами у стен взятой им Астрахани. Это привело к политическо­му кризису в Крыму и разорению ногайцами приазовских владений ханства [Карамзин Т. VII. 1989: 77–78]. Но сам факт упоминания в татарской историографии «войны с черкесами» в связи с гибелью одного из самых знаменитых крымских ханов весьма показателен. Версия Ибн-Ризвана о гибели Мухаммед-Гирея из «Истории Кипчакской степи» позволила нам в одной из своих работ предположить, что это отражение в исторической памяти татар вторжения черкесов в Крым в ходе Бахчисарайского похода: «Собы­тия, запечатленные в песне и предании, могли произойти только в период политической смуты, наступившей после смерти Мухаммед-Гирея, иначе они бы нашли отражение в русских дипломатических источниках. Мухаммед-Гирей погиб весной 1523 г., следовательно, Бахчисарайский по­ход с большой долей вероятности можно датировать вто­рой половиной 1523 г.» [Кожев 2006: 175]. В настоящее время это предположение нам представ­ляется необоснованным, хотя хронологически двадцатые годы XVIв. можно уверенно включить в период жизни и деятельности Талостана Жанхотова и его современников. Есть одно обстоятельство, которое надежно задает возмож­ную нижнюю хронологическую границу Бахчисарайского похода – это дата основания Бахчисарая в качестве сто­лицы ханства и резиденции крымских Гиреев. После ги­бели Мухаммед-Гирея новым крымским ханом стал Саа­дет-Гирей, назначенный османским султаном Сулейманом I (1520–1566) [Некрасов 1990: 86, 94]. Его правление было относительно недолгим, так как Саадет-Гирею не удалось нейтрализовать губительные последствия смерти Мухам­мед-Гирея и последоваших за этим смут внутри ханства. Уже в 1532 г. он добровольно отказался от ханского престо­ла и был отозван в Стамбул. Без санкции османского сул­тана крымский престол занял его племянник Ислам-Гирей. Правление последнего продолжалось пять месяцев, пока из Стамбула не прибыл его дядя Сахиб-Гирей (1532–1551), который в 1521–1523 гг. – в период максимальных внеш­неполитических успехов Мухаммед-Гирея, успел побывать ханом в Казани. Прибывшие с ним янычары и артиллерия позволили Сахиб-Гирею временно одержать победу над внутренними противниками и утвердиться на ханском престоле [Некрасов 1990: 100; Гайворонский. Т. 1. 2007: 187–188]. Именно Сахиб-Гирей в 1532 г. перенес ханскую рези­денцию из селения Саларчик на 2 км ниже по течению реки Чурюк-Су. Эта новая столица и получила знаменитое в будущем название Бахчисарай (досл. «Сад-дворец») [Гай­воронский. Т. 1. 2007: 187–189]. Привязка крымского по­хода Талостана Жанхотова к названию новой ханской ре­зиденции, на наш взгляд, принципиальна. Название новой крымской столицы не только отражено в названии исто­рико-героической песни, но и прямо упоминается в проза­ическом предании, и, что особенно важно, в поэтическом тексте: «Бэхъшысэрейри а махуэм къуэпиблт («Бахчисарай в тот день о семи углах был», т.е. большой, широко раски­нувшийся)» [Народные песни и инструментальные наигры­ши … Т. 3. Ч. 1. 1986: 53–54; КъэрдэнгъущI 2009: 273]. Верхняя хронологическая точка, ограничивающая воз­можную датировку Бахчисарайского похода, связана с дру­гим знаковым событием военно-политической истории Ка­барды. Это масштабная феодальная война с участием прак­тически всех черкесских владений, закончившаяся Кызбу­рунским сражением, в котором по преданию и погиб Тало­стан Жанхотов [Ногмов 1994: 104–105; Кожев 2011: 23–28].В самых общих чертах, политическая коллизия состояла в конфликте между Идаром Иармасовым, представителем стар­шей линии кабардинских Иналидов, после смерти отца вос­питывавшимся в Западной Черкесии, и Жанхотовыми – фак­тически правившимив Кабарде. И те и другие имели своих сторонников среди Иналидов как в Кабарде, так и в других княжествах феодальной Черкесии. Конфликт, завершивший­ся масштабным сражением и поражением Жанхотовых мож­но датировать примерно одним десятилетием между 1530 и 1540 гг. (См. Кызбрунское сражение...) [Кожев 2011: 26]. Еще более предметно сузить хронологические рамки возможной датировки Бахчисарайского похода позволяет, как это ни странно звучит на первый взгляд, способ пере­правы черкесской конницы с Тамани в Крым. И предания, и поэтический текст свидетельствуют, что это был не тра­диционный, описанный Дж. Интериано зимний поход по льду замерзшего Керченского пролива, а переправа с ис­пользованием флота: «И пщIэгъуэлэшхуэри кхъухьышхуэ пхащIэкIэ нытхузэрашэри» («Его (т.е. предводителя Тало­стана Жанхотова – К.З.) белого коня большого на днище корабля большого возят») [Народные песни и инструмен­тальные наигрыши … Т. 3. Ч. 1. 1986: 53–54; КъэрдэнгъущI 2009: 273]. Необходимо отметить, что общий военный по­тенциал Крымского ханства многократно превосходил во­енный потенциал Кабарды. Например, крымские войска, вторгшиеся в черкесские земли в 1539 г., наряду с артил­лерией и отрядом янычар, насчитывали 40 тыс. татарских всадников [Некрасов 1990: 104]. Различные уделы Кабар­ды, по источникам середины XVIIв., могли выставить око­ло 7–8 тыс. всадников, треть которых была профессиональ­ными военными – уорками. Детальные оценки военных сил основных уделов Кабарды (кроме Джиляхстанея) в середи­не XVIIв., составляют 2055 дворян-уорков и примерно в два раза больше простой конницы – «черных людей». Если предположить, что военные силы Джиляхстанея, самого слабого кабардинского удела, были равны потенциалу Ида­рея, можно добавить к этому числу еще 300–350 уорков и 700 человек простой конницы. В итоге мы получим при­мерно 7200 человек. Учитывая, что на момент Бахчисарай­ского похода от Кабарды еще не отделился Бесленей, итого­вая цифра может быть увеличена еще примерно на тысячу всадников [КРО. Т. 1. 1957: 384–387]. Эти данные, на наш взгляд, вполне репрезентативны и для более раннего периода. С такими силами даже зимнее вторжение в Крым, с гарантированной возможностью от­ступления по льду Керченского пролива, было предприяти­ем крайне опасным с минимальными шансами на успех в столкновении со всей полевой крымской армией. Что же касается морской переправы через пролив между Таманью и Крымом, то в стратегическом плане это было просто са­моубийственным решением. В случае малейшей неудачи отрезанные от материка на полуострове, надежно блокиро­ванном со стороны суши укреплениями Перекопа, черкесы оказались бы обречены на истребление. Кроме того, пере­права на кораблях 7–8 тыс. всадников даже через относи­тельно узкий Керченский пролив (в настоящее время от 4,5 до 15 км) была за пределами логистических возможностей феодальной по духу военной культуры Черкесии. Она тре­бовала совершенно другого уровня военной организации. Если усреднить дальность переправы до 10 км, с учетом обратного пути, времени на погрузку и разгрузку, относи­тельно низкой скорости и грузоподъемности традиционно­го для черкесов гребного флота, опасностей ночного пла­вания и т.д. такая переправа, даже при наличии большого числа гребных судов у таманских и других причерномор­ских черкесов, растянулась бы на недели, создавая прямую угрозу всему войску, лишенному мобильности и разделен­ному морским проливом. Должны были сложиться исклю­чительные условия, чтобы предводитель конного войска решился на подобную морскую переправу. И такие условия сложились именно в первые годы правления Сахиб-Гирея. Фактически с первых же дней своего правления Сахиб-Гирей столкнулся со скрытым противодействием племян­ника Ислам-Гирея, который был назначен калгой (вторым после хана сановником в Крыму) и получил в свое непо­средственное управление Перекоп и Очаков. Недовольный смещением с ханского престола Ислам-Гирей уже летом 1534 г. открыто выступил против действующего хана и попытался выбить его из столицы. Потерпев поражение, он отступил в Перекоп и, тем не менее, провозгласил себя ханом [Гайворонский. Т. 1. 2007: 194–196.]. Судя по тому, что ему удалось удерживаться там до лета 1537 г., у него была серьёзная поддержка среди крымской и ногайской знати [Гайворонский. Т. 1. 2007: 194–198]. Новый калга, назначенный Сахиб-Гиреем, Ахмед-Гирей (1535–1537) – племянник хана и сын Саадет-Гирея I(1524–1532), так­же вызвал подозрения в измене и был убит в 1537 г., а должность калги перешла к старшему сыну хана Эмин-Ги­рею. Только после этого летом 1537 г. Сахиб-Гирею уда­лось нейтрализовать своего взбунтовавшегося племянника и выбить его из Перекопа. В августе 1537 г. Ислам-Гирей, скрывавшийся в ногайских улусах, был выслежен и убит [Гайворонский. Т. 1. 2007: 196–199]. Именно в эти годы фактического междуцарствия и крайнего ослабления ста­бильности политической системы Крымского ханства мог­ло произойти такое событие как Бахчисарайский поход. Несколько лет Крымское ханство не имело легитимного правительства, крымская знать перебегала из одного ла­геря в другой, происходила открытая вооруженная борьба за ханский престол между сторонниками Сахиб-Гирея и Ислам-Гирея, а османские власти предпочитали не вмеши­ваться в нее. Очевидно, после того, как эта ситуация пере­стала быть свежей новостью для соседей, такой амбициозный военный лидер как Талостан Жанхотов, войдя в согла­шение с таманскими и другими прибрежными черкесами, а может быть и с врагами Сахиб-Гирея в Крыму, органи­зовал неожиданный для противника весенне-летний поход с морской переправой через Керченский пролив относи­тельно немногочисленной (до 2–3 тыс. всадников), но хо­рошо подготовленной уоркской кавалерии. Таких сил было вполне достаточно для быстрого наступления на Бахчиса­рай и военного грабежа резиденции непопулярного хана, а морская переправа войск в Крым и обратно на Тамань становилась посильной логистической задачей. Риск был оправданным. Военные силы Сахиб-Гирея без поддержки крымской и ногайской знати не могли быть значительны. Все северные ногайские улусы Крымского ханства надеж­но контролировал Ислам-Гирей, сидевший в Перекопе. Мы ничего не знаем о контактах Талостана Жанхотова с противниками Сахиб-Гирея, кровно заинтересованными в смерти или политическом унижении непопулярного хана. Но принимая во внимание тесные династические и поли­тические связи крымской и черкесской элиты, нельзя ис­ключить их полностью. Тогда становиться понятен и объ­ясним стратегический расчет Талостана Жанхотова. Ина­че вторжение в самый центр крымских владений могло обернуться военной катастрофой. Османские силы в Кры­му были относительно невелики. В начале XVIв. осман­ский наместник Каффы располагал всего 500 всадников, из которых 200 были наемными черкесами [СРИО. Т. 41. 1884: 357]. Отсутствие в Крыму общепризнанного хана нейтрализовывало возможное участие даже этих скром­ных сил в отражении черкесского вторжения. Очевидно, так и произошло – османы предпочли ограничиться пас­сивной обороной собственных владений в Крыму. Если бы Сахиб-Гирей мог собрать хотя бы четверть обычной крым­ской полевой армии (т.е. около 10 тыс. всадников), у Тало­стана Жанхотова и его войск могли возникнуть серьёзные затруднения. Но предводитель черкесского войска пра­вильно рассчитал, что даже в этом случае, потерпев не­удачу в Крыму, он сможет организованно отступить, так как Сахиб-Гирей, фактически изолированный в своей сто­лице, не отважится на активное преследование, оставляя у себя в тылу мятежного Ислам-Гирея. Момент был выбран очень удачно, и мы можем оценить стратегический талант Талостана Жанхотова, который сумел трезво оценить си­туацию и использовать ее для дерзкой, но хладнокровно подготовленной, организованной и проведенной демон­страции военных возможностей Кабарды. Тем не менее, Бахчисарайский поход был связан с большими рисками, удачный исход был далеко не очевиден для его участни­ков, о чем мы можем судить по некоторым косвенным на­мекам, содержащимся в поэтическом тексте: «... И сэмыркъом шу хутыкъуахэри дишыжырт. Его (т.е. Талостана Жанхотова – К.З.) шутки всадников, духом павших, поднимали» [Народные песни и инструмен­тальные наигрыши… Т. 3. Ч. 1. 1986: 53–54]. Самым сложным в подготовке и организации Бахчи­сарайского похода, безусловно, была морская переправа через Керченский пролив. Наличие целого гребного флота у таманских и других прибрежных черкесских этносоци­альных групп в первой половине XVIв. не подлежит сомне­нию. Но с ними нужно было договориться, мобилизовать ресурсы и оперативно использовать их. Примечательно, что устные предания и поэтический текст просто упоми­нают о факте морской переправы, как будто это обыден­ное событие в ряду других во время похода. При этом под­робно описываются консультации Талостана Жанхотова со старейшинами, изобретение и изготовление сотни по­возок, запряженных лошадьми для перевозки предпола­гавшейся добычи – тонких тканей, которыми был богат Крым. Собственно сам поход по фольклорной версии был организован для добычи в Крыму тонких тканей после жалобы кабардинских женщин на традиционные грубые сукна, которые они вынуждены изготавливать и в кото­рые вынуждены одеваться [КъэрдэнгъущI 2009: 270–273]. Конская упряжка не использовалась черкесами и в целом народами Кавказа вплоть до второй половины XIXв. и появления в регионе удобных шоссейных дорог, в первую очередь, из-за особенностей горного ландшафта. Однако само это техническое «новшество» было известно на Кав­казе как минимум с эпохи бронзы. В устном предании о Бахчисарайском походе, на наш взгляд, весьма любопыт­ный случай аберрации фольклорного сознания и истори­ческой памяти, когда по-настоящему сложная логистиче­ская проблема организации морской переправы большого конного войска подменена курьезной проблемой обеспе­чения быстрой перевозки добычи, которую еще надо было взять с бою. Сохранилась лишь своеобразная «транспорт­ная» семантика фольклорного текста в части, касающейся подготовки и организации Бахчисарайского похода. Таким образом, учитывая исторический контекст, опас­ности осенне-зимней навигации на Черном море, мы можем с большой долей вероятности датировать Бахчисарайский поход весной-летом 1535 или 1536 гг., когда Сахиб-Гирей находился в крайне стесненных обстоятельствах. Уникаль­ность внутриполитической ситуации в Крыму на протяже­нии 1535/1536 гг., и то, что она могла радикально изме­ниться в любой момент, также объясняют такой нетради­ционный способ организации Бахчисарайского похода, как морская переправа. Возможно, Талостан Жанхотов решил использовать ситуацию и принять организационные риски, связанные с использованием флота в качестве транспорт­ного средства, а не ожидать восемь-десять месяцев уста­новления надежной ледовой переправы с Тамани в Крым в условиях, когда ситуация междуцарствия в Крыму могла неожиданно закончиться победой одного из претенден­тов. Уже в период консолидации Сахиб-Гиреем властных полномочий и военных сил накануне победы над Ислам-Гиреем в 1537 г. даже теоретически массовое вторжение черкесской конницы в Крым с использованием морской переправы через Керченский пролив стало невозможно.А с весны-лета 1539 г. начинается череда крупномасштаб­ных походов в Черкесию самого Сахиб-Гирея, причем офи­циальным поводом для первого из них послужило нападе­ние черкесских отрядов на османские крепости Таманско­го полуострова [Некрасов 1990: 104]. Сахиб-Гирей во главе крупных соединений (до 40 тыс.) татарской конницы, под­крепленных отрядами янычар и артиллерией, вторгался в Черкесию еще несколько раз – весной и осенью 1545 г., в 1546 г. и последний раз – перед его отставкой и убийством – в 1551 г. [Некрасов 1990: 104, 109–111]. Возможно, од­ной из причин того упорства, с которым Сахиб-Гирей до­бивался покорности от черкесских княжеств, являлась психологическая травма, полученная им в осажденной столице. Черкесы во главе с Талостаном Жанхотовым сра­жались с крымцами в предместьях ханской резиденции. Поэтический текст песни о Бахчисарайском походе содер­жит ясные намеки на военный грабеж, даже мародерство, и оскорбление татарских святынь: «И пщIэгъуэлэшхуэри кхъухышхуэ пхащIэкIэ къытхузэрашэри, И хъэрзынашэмэ къуэбыдэ шытхри неубэри. … Бэхъшысэрей гущэри къуэпиблти, Мы гъущIпщэхъуиблыр хъаныжь гъумым пщIэхэвдзэ. Хъаныжьмэ ипхъутэкъэ Кустэхъан дахэри, Щауэ хэплъыхьти дыщэ тахътэм и щхьэм щогъуэг. ПщIэгъуалэжьыдзэри хы тIуащIэми ныдошэсыкIри. – Зы сэбэп къыхэмык1ынуми, мэжджыт хужьыжьым са-фIекIуэлIэнщ! – жиIащ Андемыркъан. Его белого коня большого на днище корабля большого возят, Его добро (т.е. добычу – К.З.) везущие непроходимого ущелья края утаптывают. …Бахчисарай о семи углах был, Эти семь [железных] ошейников недоброму хану толсто­му на шею накиньте! Недоброго хана дочь Кустахан-красавица, В женихах разборчивая, на золотой тахте рыдает. На белых конях могучее войско из Междуморья1 выступает. – Пусть пользы не будет, но к белой мечети большой про­бьюсь! – сказал Андемиркан» [Народные песни и инстру­ментальные наигрыши… Т. 3. Ч. 1. 1986: 54]. Черкесские исторические предания сохранили память об этом событии, не нашедшем отражения в официальных крымских хрониках. Возможно, дальнейшие исследования с привлечением османских архивов позволят внести кор­ректировку в предложенную нами датировку и интерпре­тацию Бахчисарайского похода. 1 Междуморье (Хы тIыуащIэ) – метонимическое обозначение Ка­барды. Из монографии Кожева З.А. "ОЧЕРКИ ВОЕННО-ПОЛИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ ЧЕРКЕСИИ XV–XVII вв." Источники и литература (для всей монографии) АИГИ – Архив ИГИ КБНЦ РАН, Ф. 1. Оп. 1. Ед. хр. 12. Адыгская (черкесская) энциклопедия. М., 2006. Байер Х.-Ф. История крымских готов как интерпретация Сказания Матфея о городе Феодоро. Екатеринбург, 2001. АБКИЕА – Адыги, балкарцы, карачаевцы в известиях европейских авторов XIII –XIX вв. Нальчик, 1974. Бгажноков Б.Х. О специфике и динамике военно-политического союза России и Кабарды (симмахия и ее асимметризм)//Исторический вестник. Вып. II . Нальчик, 2005. С. 39–86. Белокуров С.А. Сношения России с Кавказом. Вып. 1. М., 1889. Броневский С.М. Новейшие географические и исторические известия о Кавказе. Репринтное издание. М., 1823. Бутков П.Г. Материалы для новой истории Кавказа с 1722 по 1803 год. Ч. 2. СПб., 1869. Волкова Н.Г. Этнический состав населения Северного Кавказа в XVIII – нач. XX века. М., 1974. Гайворонский О. Повелители двух материков. Т. 1. Киев-Бахчисарай, 2007. Главани Ксаверио. Описание Черкесии // Адыги, балкарцы и карачаевцы в известиях еропейских авторов XIII –XIX вв., АБКИЕА. Нальчик, 1974. Дзамихов К.Ф. Адыги в политике России на Кавказе. Нальчик, 2001. Дзамихов К.Ф. Кабарда, и Россия в политической истории Кавказа XVI –XVII вв. Нальчик, 2007. Думанов Х.М. Социальная структура кабардинцев в нормах адата: первая половина XIX в. Нальчик, 1990. Интериано Дж. Быт и страна зихов, именуемых черкесами. Достопримечательное повествование // Адыги, балкарцы и карачаевцы в известиях еропейских авторов XIII –XIX вв., АБКИЕА. Нальчик, 1974. История Кабардино-Балкарской АССР с древнейших времен до наших дней в 2–х томах. Т. 1. М., 1967. История народов Северного Кавказа с древнейших времен до конца XVIII в. М., 1988. Кажаров В.Х. Традиционные общественные институты кабардинцев и их кризис в конце XVIII первой половине XIX века. Нальчик, 1994. Карамзин Н.М. История государства Российского. Репринтное воспроизведение издания пятого в трех книгах (СПб., 1842). М., 1989. Карданов Ч.Э. Путь к России. Нальчик, 2001. Клапрот Г.-Ю. Путешествие по Кавказу и Грузии, предпринятое в 1807–1808 гг. // Адыги, балкарцы и карачаевцы в известиях еропейских авторов XIII –XIX вв., АБКИЕА. Нальчик, 1974. Кожев З.А. Политическая история Черкесии (с нач. XV в. до 1763 г.) // Адыгская, (черкесская) энциклопедия. М., 2006. Кожев З.А. Происхождение Кемиргоко Идарова // Известия КБНЦ РАН. № 4 (42). Нальчик, 2011. С. 23–28. Кудашев В.Н. Исторические сведения о кабардинском народе. Нальчик, 1991. Кушева Е.И. Политика русского государства на Северном Кавказе в 1552–1572 гг. // Исторические записки. Т. 94. М., 1950. Кушева Е.Н. Народы Северного Кавказа и их связи с Россией (вторая половина XVI – 30-е гг. XVII в.). М., 1963. Мальбахов Б., Эльмесов А. Средневековая Кабарда. Нальчик, 1994. Мальбахов Б.К., Дзамихов К.Ф. Кабарда во взаимоотношениях России с Кавказом, Поволжьем, Крымским ханством (середина XVI – конец XVIII в.). Нальчик, 1996. Мирзоев А.С. Традиции мореходства и пиратства у народов Северо-Западного Кавказа с античных времен по Новое время // Всеобщая история. 2014. № 4. С. 3–10. Мустакимов И.А. Еще раз к вопросу о предках «Мамая-царя» //Тюркологический сборник 2007–2008. История и культура тюркских народов России и сопредельных стран. М., 2009. Налоева Е.Дж. Документальные данные о Казаноко Жабаги // Жабаги Казаноко. Нальчик, 1987. Налоева Е.Д. Генеалогия кабардинских князей как исторический источник (Альбом из 14 генеалогических карт – приложение к книге Налоевой Е.Д. Кабарда в первой половине XVIII века: генезис адыгского феодпльного социума и проблемы социально-экономической истории // Сост. канд. ист. н. А.С. Мирзоев. Нальчик, 2015. Народные песни и инструментальные наигрыши адыгов. Т. 3. Ч. 1. М., 1986. Ногма Ш.Б. Филологические труды. В 2-х Томах. Т. 1. Нальчик, 1956. Ногмов Ш.Б. История адыхейского народа. Нальчик, 1994. Некрасов А.М. Международные отношения и народы Западного Кавказа (последняя четверть XV – первая половина XVI в.). М., 1990. Озова Ф.А. Причины и последствия сражения на реке Малка 12 июля 1641 г. // Вестник КБИГИ. Вып. 17. Ч. I I . Нальчик, 2010. С. 3–37. Паллас П.С. Заметки о путешествиях в Южные наместничества Российского государства в 1793 и 1794 гг. // Адыги, балкарцы и карачаевцы в известиях еропейских авторов XIII –XIX вв., АБКИЕА. Нальчик, 1974. ПСРЛ –Полное собрание русских летописей. Т. 11. СПб., 1897. Полное собрание русских летописей. Т. 13. Ч. 1. СПб., 1904. Полное собрание русских летописей. Т. 20. Ч. 1. СПб., 1965. Полное собрание русских летописей. Т. 29. СПб., 1965. Потоцкий Я. Путешествие в Астраханские и Кавказские степи // Адыги, балкарцы и карачаевцы в известиях еропейских авторов XIII –XIX вв., АБКИЕА. Нальчик, 1974. РЧО – Русско-чеченские отношения (вторая половина XVI –XVIII вв.). М., 1997. СРИО – Сборник Русского Исторического Общества. Т. 41. СПб., 1884. Сборник Русского Исторического Общества. Т. 71. СПб., 1892. Сборник Русского Исторического Общества. Т. 95. СПб., 1895. Сборник документов по сословному праву народов Северного Кавказа. Т. 1. Нальчик, 2003. Стариков Н.В., Беляев Д. П. Россия. Крым. История. СПб., 2014. Султан Хан-Гирей. Избранные труды и документы. Майкоп, 2009. Трахо Р. Черкесы. Нальчик, 1992. Утемиш-Хаджи ибн Маулана Мухаммад Дости. Чингиз-наме. Алма-Ата, 1992. Хан-Гирей. Записки о Черкесии. Нальчик, 1978. Хотко С.Х. Очерки истории черкесов от эпохи киммерийцев до Кавказской войны. СПб., 2001. Хотко С.Х. Черкесия: генезис, этнополитические связи со странами Восточной Европы и Ближнего Востока (XIII–XVI вв.). Майкоп, 2017. Челеби Эвлия. Книга путешествия. Земли Северного Кавказа, Поволжья и Подонья. Вып. 2. М., 1979. Чингисиана. Свод свидетельств современников. М., 2009. Штаден Генрих. О Москве Ивана Грозного. М., 1925. Юдин В.П. Орды: Белая, Синяя, Серая... // Чингиз-наме. Алма-Ата, 1992. Адыгэ IуэрыIуатэхэр (Адыгский фольклор). В 2–х томах. Т. 2. Нальчик, 1970. КъэрдэнгъущI З. Тхыгъэ къыхэхахэр. Налшык, 2009. Нэгумэ Ш.Б. Адыгэ народым и тхыдэ. Налшык, 1958. Кожев З.А.