У каждого станичника были кунаки среди адыгейцев. Кунак моих родителей, Долчэрий из аула Тлюстенхабль, часто рассказывал о семейных и общественных обычаях своего народа. В 1917— 1919 гг. он ходил в черкеске или в одном бешмете, но обязательно с кинжалом, а позже — в русской рубахе, трофейной английской шинели и уже без кинжала.
Бывало, что у нас заставало его время очередного намаза, и я носил ему из колодца воду для ритуального омовения. Другим кунаком отца был Лыу Ташыу из аула Л акту кай, красивый мужчина с суровым лицом, воспитатель («аталыкъ») последнего представителя феодальной фамилии Лакшоковых. От него не раз слышал интересные повествования о «мухаджирах» Кавказской войны и фантастические предания о древних нартах. Романтика этих рассказов действовала на детское воображение и порождала желание ближе познакомиться с прошлым и настоящим адыгейцев, звала к путешествиям. Сперва то были пешие прогулки в соседние аулы, и прежде всего в ближайший из них — Тлюстенхабль, более известный в станице под названием Дворянского.У каждого станичника были кунаки среди адыгейцев. Кунак моих родителей, Долчэрий из аула Тлюстенхабль, часто рассказывал о семейных и общественных обычаях своего народа. В 1917— 1919 гг. он ходил в черкеске или в одном бешмете, но обязательно с кинжалом, а позже — в русской рубахе, трофейной английской шинели и уже без кинжала. Бывало, что у нас заставало его время очередного намаза, и я носил ему из колодца воду для ритуального омовения. Другим кунаком отца был Лыу Ташыу из аула Л акту кай, красивый мужчина с суровым лицом, воспитатель («аталыкъ») последнего представителя феодальной фамилии Лакшоковых. От него не раз слышал интересные повествования о «мухаджирах» Кавказской войны и фантастические предания о древних нартах. Романтика этих рассказов действовала на детское воображение и порождала желание ближе познакомиться с прошлым и настоящим адыгейцев, звала к путешествиям. Сперва то были пешие прогулки в соседние аулы, и прежде всего в ближайший из них — Тлюстенхабль, более известный в станице под названием Дворянского.Уже первые экскурсии убедили, что материальная культура адыгейцев и казачьего населения Кубани имеет много общего. Это относится не только к одежде и средствам передвижения, но и к плетням с перелазами, которыми огорожены дворы, и к жилым постройкам с глинобитными стенами под соломенными, камышовыми или черепичными крышами. Правда, в станице больше дощатых заборов и черепичных крыш, а в ауле преобладают плетни и соломенные крыши. Есть в нем и кирпичный много-комнатный дом под железной крышей. Он отличается от подобных богатых построек станицы лишь своеобразной трубой и жестяными полумесяцами, украшающими крышу. Плетенная из хвороста и обмазанная глиной труба — доказательство того, что и в кирпичном доме пищу готовили не на плите, а на традиционном адыгейском очаге.
Однако не все в ауле напоминает станицу. Улицы в последней, как правило, прямые, а в ауле кривые. В одном месте улица даже упирается в ворота, за которыми расположен жилой дом. Прохожему и проезжему не следует смущаться, ибо двор можно пересечь без разрешения, а за ним улица продолжается. С обеих сторон двора предусмотрительно открыты ворота. Непривычно для станичника выглядят заборы, украшенные конскими черепами, насаженными па колья. А оригинальные по конструкции ворота сделаны без единого гвоздя.2 Стены глинобитных домов, как правило, не имеют внешней и внутренней побелки, что также не похоже на станицу. В Тлюстенхабле была деревянная мечеть. В середине 20-х гг, ее сломали и построили новую, тоже деревянную. За аулом находилось кладбище, обнесенное деревянным забором. На каждой могиле, в головах и в ногах, вбито по одинаковому деревянному столбику. Они возвышались над землей на 15—20 см. Памятников и надписей на рядовых могилах не было. Один уголок кладбища огорожен кирпичной стеной. Там стояли раскрашенные каменные памятники с арабскими надписями и изображениями полумесяца со звездой. Это могилы Гиреев, крымских царевичей, давно переселившихся к адыгейцам и выводивших свой род от Чингисхана.
В 4 км от Тлюстенхабля находился аул Лакшукай. Дорога к нему пролегала между полями и зарослями кустарника. На полях — кукуруза, пшеница, ячмень, овес, подсолнух, горох и фасоль. Бросалось в глаза отсутствие арбузов и дынь. Непривычно было глядеть на стебли подсолнуха, -оставшиеся на поле после уборки урожая. Казаки обычно сперва срезали серпом головки подсолнуха, а затем рубили топором его стебли под корень, а адыгейцы срезали серпом головки вместе с верхней частью стеблей.
Кустарник у дороги таил опасность встречи с бандитами, нередко нападавшими на путников. До 1923 г. в окрестностях Лакшукая действовала вооруженная банда Анчока Ильяса, который был родом из аула Ассоколай, но воспитан в Лакшукае и время от времени открыто наведывался в него.
(отрывки)
Л.И.ЛАВРОВ "ЭТНОГРАФИЯ КАВКАЗА"
Свежие комментарии