Разведчик Кавказа Федор Федорович Торнау

Все началось… с ошибки. Рассказывая в библиографическом обзоре об авторе книги «Изложение начал мусульманского законоведения» бароне Торнау, я с видом знатока указала на книгу «Воспоминания кавказского офицера» и заявила, что она принадлежит тому же автору. Слушатели не возражали. Сама же, сильно усомнившись в сказанном, решила при случае проверить факты.

Тут-то и выяснилось, что, согласно данным «Русского биографического словаря», первый труд действительно принадлежал Николаю Егоровичу Торнау, деятельность которого простиралась от коллегии иностранных дел до комитета по изданию мусульманских законов. Весьма основательно изучив мусульманское право, написал о нем несколько сочинений. Книгу «Изложение начал мусульманского законоведения», изданную в 1850 году, Академия наук удостоила Демидовской премии. А вот «Воспоминания кавказского офицера», как выяснилось, принадлежат другому представителю того же рода — барону Федору Федоровичу Торнау.

Все началось… с ошибки. Рассказывая в библиографическом обзоре об авторе книги «Изложение начал мусульманского законоведения» бароне Торнау, я с видом знатока указала на книгу «Воспоминания кавказского офицера» и заявила, что она принадлежит тому же автору. Слушатели не возражали. Сама же, сильно усомнившись в сказанном, решила при случае проверить факты. Тут-то и выяснилось, что, согласно данным «Русского биографического словаря», первый труд действительно принадлежал Николаю Егоровичу Торнау, деятельность которого простиралась от коллегии иностранных дел до комитета по изданию мусульманских законов. Весьма основательно изучив мусульманское право, написал о нем несколько сочинений. Книгу «Изложение начал мусульманского законоведения», изданную в 1850 году, Академия наук удостоила Демидовской премии.

А вот «Воспоминания кавказского офицера», как выяснилось, принадлежат другому представителю того же рода — барону Федору Федоровичу Торнау.

Выручила библиотечная привычка обращаться к первоисточнику. В фонде отдела редкой книги Ставропольской краевой библиотеки им. М. Ю. Лермонтова сохранились не только «Воспоминания кавказского офицера», но и журналы с другими публикациями, а также портретом автора.

Барон Федор Федорович Торнау — уникальный исследователь Кавказа XIX века. Во-первых, потому, что изучать Кавказ было его служебной обязанностью офицера-разведчика. Во-вторых, в его воспоминаниях и записках представлены этнографические материалы о неведомых до него широкой читательской публике народах. В-третьих, написанные просто и доступно, сведения его отличаются правдивостью, что вполне позволяет считать их научными наблюдениями. Да и вообще Торнау можно назвать неординарной личностью.

На портрете — седой, явно немало повидавший человек с усталым взглядом. А уж повидать довелось!

Потомок прибалтийских баронов Торнов (именно так правильно писалась фамилия, как заметил сам барон, до искажения ее «писарскою милостью разных военных канцелярий») родился в Полоцке в 1810 году. Дед и отец его были военными. Воспитывался он в Царскосельском лицее, получил хорошее образование. А с поступлением на военную службу, как он отмечал сам, «судьба переносила меня из конца в конец России, помещая в разных частях огромной русской армии, на моих глазах боровшейся в Турции, Польше и на Кавказе». Русско-турецкий театр военных действий, Польша, Петербург — таковым было начало.
В 1832 году Торнау попросил перевести его на Кавказ, где и прослужил двенадцать последующих лет. Кавказские встречи, описание военных кампаний, мирных времен и дней, проведенных в плену, Федор Федорович Торнау позднее опубликовал в журналах «Русский вестник» и «Исторический вестник». Посмертно же стараниями дочери, а также видного общественного деятеля М. И. Семевского изданы отдельной книгой «Воспоминания кавказского офицера».

До сих пор еще, несмотря на все известные факты, Кавказ не до конца понят и изучен. А Торнау, изучая в ходе своих разведывательных действий участок Кавказских гор, прилегающий к Черноморскому побережью в районе от Абхазии до Геленджика, описал быт живших там горских народов. Исследования его стали основой для книг нескольких авторов. Например, Н. Дубровин ссылался на него при написании «Истории войны и владычества русских на Кавказе». Сюжет более чем двухлетнего пребывания в плену, похоже, заимствовал из опубликованных «Воспоминаний…» Л. Н. Толстой при написании своего «Кавказского пленника».

Особенно интересным представляется круг общения Ф. Ф. Торнау и отношения его с людьми. Ведь вольно или невольно его знакомыми и собеседниками становились и военные разных чинов и званий и кавказские горцы. Замечательными представляет автор свои впечатления от тифлисского своего окружения 1832–1833 года («Воспоминания о Кавказе и Грузии», «Русский вестник», 1869, январь–апрель). По обыкновению подробно останавливается на раскрытии нравов, грузинских костюмах, замечательных людях. И, конечно, не обходит вниманием семью Чавчавадзе, посетителем дома которых был постоянно. Звездами первой величины здесь выделялись Нина Грибоедова и ее сестра Катерина. Примкнув «скромным оруженосцем к многочисленной, не одними мундирами блиставшей фаланге ревностных обожателей их красоты и душевных качеств», автор не ставил целью «осаждать их сердца вздохами» и потому, как полагает, был обласкан благосклонным отношением и настоящей многолетней дружбой. «Я очень любил все семейство; и по сию пору не могу дать себе полного отчета, которая из сестер мне больше нравилась. Лучистые глаза Катерины Александровны и ее чудная улыбка жгли мне сердце, томная красота и ангельский нрав Нины Александровны обливали его целительным бальзамом; к одной стремились глаза и сердечные чувства, к другой влекло душу непреодолимою силой». И предполагается, что, быть может, «одна душевная доброта заставляла их ласково переносить частое присутствие молодого, не слишком занимательного человека, в котором только и могла для них иметь цену его безрасчетная привязанность ко всему дому».

Не однажды, по путевым ли делам или по необходимости лечить ранения и травмы посещал Торнау Ставрополь и Пятигорск. О первом он отзывался весьма иронично. Вот штрих описания Тифлисских ворот, достопримечательности города, утраченной, восстановленной и украшающей сегодня нижнюю часть городского бульвара: «Спустившись под гору, улица упиралась в высокие каменные ворота, не то крепостные, не то триумфальные, красовавшиеся в чистом поле и поэтому ничего не запиравшие. Никому не удавалось разрешить трудную загадку, для чего поставлены эти ворота — между тем нельзя было без них вообразить Ставрополь». О жизни в Пятигорске написал Торнау немного, но емко. Кроме лечения, избавившего от «дурных последствий» падения с лошади, было еще одно событие, имевшее «хорошую сторону, доставив мне знакомство и дружбу замечательного по своему уму доктора Мейера, выведенного Лермонтовым в его «Герое нашего времени». Настоящая фамилия вышеуказанного доктора была Майер, в романе М. Ю. Лермонтова он — доктор Вернер. Николай Васильевич Майер, по свидетельству ссыльных декабристов, много помогал им, а по словам Торнау, «был другом всех кавказских страдальцев».

В литературе XIX века почти все писавшие о Кавказе именовали горцев черкесами. А Ф. Ф. Торнау нам представляет их не только по именам, но и указывает на происхождение и родственные отношения друг с другом. Во втором разведывательном походе Ф. Ф. Торнау собрал сведения о местности от Гагры до реки Сочи. Его проводниками были ногайские князья Карамурзины. Сам же Ф. Ф. Торнау именовался в этом походе чеченцем Гассаном, не опасаясь быть узнанным, ибо встретить человека, знающего чеченский язык, в этим местах было исключено. Поход был успешным, и по результатам отчетов последовало высочайшее повеление впредь все исследования по правому флангу Кавказской линии поручать только Ф. Ф. Торнау.

Лето 1836 года Торнау провел в Минеральных Водах, готовясь к новой экспедиции: отрастил бороду, без которой нельзя было показываться в горах, получил проводников. Но именно в этом походе Торнау оказывается в плену.

Поскольку в плен он был взят не в прямом бою, то его содержали вначале как гостя. Но за два с лишним года неволи довелось хлебнуть всех «прелестей» кавказского плена, особенно после попытки побега. Однако, и находясь в плену, он не оставлял своих занятий по сбору сведений о быте горских народов. Разбираясь сам, и нам дает он понятия об обычаях абазин, кабардинцев, абазехов. (Абазех — адыгская ветвь черкесской народности, вольнолюбивая, не признающая власть родовых старшин, как пояснял сам Торнау. Написание слова далее дано по тексту воспоминаний). Долгое время живя в ауле абазеха Даур-Алим-Гирея, он общался не только с детьми, любопытство которых приводило их в общество пленника. Как пишет он в воспоминаниях, «от нечего делать» он «начал указывать абазехам разные домашние средства против простуды, испорченного желудка, ревматизма и других вседневных болезней». Научил их пить чай из ромашки, малины, земляники, употреблять разного рода припарки и даже привил оспу детям Алим-Гирея. Всем этим снискал себе славу целителя, «к которому стали приезжать за советом из дальних мест». Вынужденное бездействие заставляло его обращаться «от вечной думы к какому-нибудь материальному развлечению». Добыв кусочек карандаша, он рисовал на ставне и оструганных столбах, занялся изготовлением из кизилового дерева палок для хождения в горах, причем, к удовольствию местных жителей, еще и украшал такие изделия резьбой.
У него были очень трогательные отношения с дочерью Алим-Гирея Аслан-Коз (Торнау дает перевод имени «Львиная груша»), принимавшей большое участие в его судьбе. Девушка явно была влюблена в Торнау, всячески выказывая ему свое расположение. Признавая сердечную невинность девушки, несмотря на ее кокетство «с видимою целью запутать меня в свои сети», пленник общался с нею часто, «потому что любил ее душевно за искреннюю преданность ко мне». Кстати, учитывая, что все адыги (черкесы) называли себя черкесами, Торнау и об Аслан-Коз пишет, что говорили они по-черкесски. Мало того, девушка принялась учить и его своему языку и молитвам. Подчеркивая ее исключительность, Торнау дает еще несколько штрихов к портрету девушки: «Она умела, что у черкесов встречается нечасто, читать и даже переводить Коран, а по-турецки писала не хуже другого эфенди». По-турецки, поясняет автор, потому что «письмена не существуют для черкесского языка». Как говорят исследователи темы «кавказского пленника», будь на месте Торнау тот же Печорин, неизвестно, каков был бы сюжет. Но Торнау тем и отличается, что, «не имея желания придавать нашим отношениям поэтическое значение», описывал лишь факты. Общаясь с горцами, в чьих «словах и приемах всегда замечал много скромности и доброты», он сообщает о множестве других положительных качеств, присущих адыгам, абхазам, кабардинцам, с которыми ему довелось встречаться в кавказских поездках. К примеру, отсутствие самовосхваления и скромность в быту сочетались у мужчин с невиданной выносливостью и ловкостью в бою. Восхвалять же подвиги черкесского воина позволялось лишь певцам, сами герои никогда не говорили о них.

После освобождения из плена Ф. Ф. Торнау лечился в Ставрополе, с радостью встретив там генерала П. Х. Граббе, о котором пишет: «Мой первый наставник в военном деле, любимый и уважаемый мною, сколько можно любить и уважать человека его характера и военных достоинств». Вообще, в воспоминаниях Торнау множество людей получают точные определения положительных черт характера, что свидетельствует о доброте сердца как определяющей его черте.

«За исследование совершенно неизвестных до сих пор частей Кавказа» император щедро наградил Ф. Ф. Торнау и вызволившего его из плена Т. Карамурзина. После плена Торнау участвовал еще несколько лет в Кавказской войне. Затем после окончания Крымской войны, где он также принимал участие, в 1856 году был назначен военным атташе в Вене. В «Историческом вестнике» 1897 года опубликованы его путевые заметки о Вене, Венеции, городах Европы и встреченных там людях, которых, конечно же, отличали ум и образованность.

Умер Ф. Ф. Торнау на 80-м году жизни в австрийском городе Эдлиц, близ Вены.

Читая труды этого человека, невольно вспоминаешь народную мудрость, что человек проверяется не только физическими испытаниями, но и чинами и властью. Сумел же Торнау, пройдя путь от прапорщика до генерал-лейтенанта, сохранить простоту в общении, сберечь нравственные качества русского офицера. Смог, будучи в плену у не самых мирных из горцев, найти с ними общий язык. Привлекает сегодня и незаурядный его дар писателя: наблюдательного, с тонким чувством юмора рассказавшего и о быте горцев, и о нравах высшей бюрократии, и о своих многочисленных встречах с разными людьми. Высокое служебное положение, многолетнее пребывание в правительственных кругах, даже общение с императором — ничто не помешало ему оставаться простым человеком, честно служившем Родине.

Антонина Ашихмина