Среди комплекса проблем черкесской этнокультурной идентичности проблема этнической идентификации выступает в качестве наиболее актуальной и особо артикулируемой задачи. Дело в том, что этнос, имеющий единое самосознание и самоназвание оказался в условиях этнической парциации – то есть искусственно разделенным на три народа, идентифицируемых в официальной литературе на русском языке «кабардинцами», «адыгейцами» и «черкесами».
Целью настоящего исследования является, не вдаваясь в детали определения политических причин сложившейся ситуации, выяснить: имеются ли сколько-нибудь объективные научные основания для подобной этнической идентификации и парциации. В дискурсах идентичности в этнологии широко препарируются различные определения терминов «народ» или «этнос». На наш взгляд, наиболее точная формулировка принадлежит академику Ю.В. Бромлею, который отмечает, что «этнос представляет только та культурная общность людей, которая осознает себя как таковую, отличая себя от других аналогичных общностей» [1, с. 56]. Иными словами, этносом можно называть только ту совокупность людей, для которой непременно присуща антитеза «мы – они». Таким образом, основным смысловым статусом этнической идентичности является осознание своего группового единства определенной человеческой общности. Такое осознание своего единства и общности происхождения обычно именуется этническим или национальным самосознанием. Высшим же выражением самосознания или идентичности является общее самоназвание – этноним. В структуре идентичности общность происхождения занимает чрезвычайно важное место. Черкесы относятся к числу наиболее древних народов мира, генетические корни которого уходят вглубь тысячелетий. Лингвистические, археологические и антропологические материалы свидетельствуют о том, что предки адыгов уже в эпоху неолита занимали обширный, но единый этнокультурный ареал, включающий Западный Кавказ и Малую Азию. Здесь обитали родственные племена, говорившие на диалектах абхазо-адыгско-хаттской группы языков [2, с. 176]. С середины III тыс. до н.э. в Восточном Причерноморье и Прикубанье протоадыгские племена создали дольменную культуру. «Ареал распространения кавказских дольменов, – отмечает профессор Ш.Д. Инал-Ипа, – и есть «первоначальная» родина абхазо-черкесских племен» [3, с. 51]. Аналогичной точки зрения придерживается и известный археолог В.И. Марковин [4, с. 287 –325]. Материалы колхидской и кобанской культур дают ответ на один из коренных вопросов ранней этнической истории Западного и Центрального Кавказа – об этническом содержании носителей данных культур. «По своим основным показателям, – пишет известный кавказовед Я.А. Федоров, – колхидская культура была чрезвычайно близка кобанской. Так как в ареалах этих культур испокон веков бытовал понтийский антропологический тип в его вариантах, можно полагать, что и вышеназванные культуры были созданы генетически близкими племенами. Как мы знаем, это были предки абхазо-адыгских племен. Характерно, что в ныне заселенных картвелами районах Рачи сохранились, как и в Западной Грузии топонимы, которые расшифровываются с помощью абхазского и адыгского языков. Да и западногрузинские языки сохранили элементы абхазо-адыгской лексики» [5, с. 38]. По мнению Я.А. Федорова, данные лингвистики и антропологии находят свое подтверждение и в артефактах материальной культуры, что говорит об «исконном бытовании предков абхазо-адыгов на территории Западной Грузии» [5, с. 38]. Аналогично протекали в то время этногенетические процессы и в Центральном Кавказе. «К сожалению, – отмечает Я.А. Федоров, – нам неизвестен язык племен, обитавших в горах Северной Осетии во второй половине II тыс. до н.э., в пору бытования кобанской культуры. Теперь здесь говорят на осетинском языке, принадлежащем к восточно-иранской группе языков. Но в горах сохранились топонимы-реликты, не имеющие ничего общего с иранским языком. Больше того, ряд собственных названий осетинских племен – ир, туал, дигор также не имеет ничего общего с иранским языковым миром, и по мнению В.И. Абаева, представляют старые, доиранские этнические наименования. А так как, по мнению подавляющего большинства ученых-кавказоведов, осетинский народ сформировался на коренном кавказском субстрате носителей кобанской культуры, то и самих кобанцев надо ввести в круг племен, генетически связанных с протоадыгами» [5, с 39]. Столь пространные цитаты из работы Я.А. Федорова нами приведены потому, что большинство исследователей древней истории Кавказа говоря о пресловутом «кавказском субстрате» редко раскрывают его этническое содержание. В III тыс. до н.э. получают распространение почти на всем Северном Кавказе памятники знаменитой майкопской культуры. Согласно наиболее устоявшейся и аргументированной точке зрения, в формировании майкопской культуры участвовали как местные протоадыгские племена, так и племена, мигрировавшие на Кавказ из Малой и Передней Азии [6, с. 376]. Однако здесь следует особо подчеркнуть, что когда говорится об участии в раннем этногенезе адыгов «пришлого», в частности, малоазийского (переднеазиатского) элемента, нельзя забывать, что в ту далекую эпоху Кавказ (во всяком случае западная его часть) и Малая Азия представляли собой единый или схожий этнокультурный ареал. Об этом, напомним, свидетельствуют данные археологии, антропологии, лингвистики и этнографии. В этой связи уместно говорить не об ассимиляции одного субстрата другим, а о генетическом единстве протоадыгов-кавказцев и древних племен Передней и Малой Азии. Вместе с тем, заслуживает внимания и теория о генетическом родстве древнейших жителей Кавказа и «доиндоевропейского» населения Средиземноморья, в частности, прабасков, изложенная В.И. Марковиным [7]. Следующий этап этногенеза черкесов связан с ранним периодом железного века. Это время характерно тем, что для его реконструкции мы можем привлечь не только археологические, лингвистические и антропологические данные, но и свидетельства древних авторов, изложенные им в античных письменных источниках (Гекатей Милетский, Геродот, Скилак Кариандский, Диодор Сицилийский, Страбон и многие др.). Благодаря письменным источникам становятся известными имена непосредственных предков адыгов – меотских племен (синды, тореты, сратеи, керкеты, досхи и др.). Археологические, лингвистические и антропологические материалы подтверждают преемственность синдо-меотской культуры с бронзовыми культурами III–II тыс. до н.э. (майкопская, северокавказская). Древнеадыгские племена меотского круга создали богатую и самобытную культуру, приняли активное участие в формировании таких древнейших государств, как Синдика и Боспорское царство. Начало процесса формирования этнической и культурной идентичности меотов-проточеркесов в этот период происходило в тесном взаимодействии с двумя соседними мирами – древнегреческим, в лице жителей многочисленных полисов, и иранским (киммерийцы, скифы, сарматы). Об этом, в частности, свидетельствуют греко-черкесские параллели в фольклоре и этнографии и некоторое число иранизмов в адыгском языке, адыгские элементы в памятниках материальной культуры алан. С I тыс. н.э. начинается устойчивый процесс консолидации древнеадыгских этнокультурных общностей. В этот период важнейшую роль в объединительном процессе играют зихи и касоги. Если еще в I в. н.э. область расселения зихов была ограничена Причерноморьем, то уже к V в. Зихия расширилась на северо-западном и восточном направлениях и к VIII в. источники упоминают «Зикхию» как значительную страну на Северо-Западном Кавказе. Наряду с Зихией источники раннего средневековья для обозначения страны адыгов используют термин Касогия (Касахия). Если термины «зихи» («дисики») «Зихия» («Дисыкия», «Дисикети») преимущественно используются в греко-римских, византийских и грузинских источниках, то этноним-полейоним касог-Касогия (кешаг- Хасахия) идентифицирует страну адыгов в арабо-персидских и древнерусских источниках. Историки и филологи приводят множество вариантов возможных этимологий этнонимов «зихи» и «касоги». Однако никто не обратил внимания, что сами адыги в качестве географических детерминат наряду с обозначением сторон света – Ипщэ (Юг), Ищхьэрэ (Север), КъухьэпIэ (Запад), КъуэкIыпIэ (Восток) пользуются терминами «КIахэ» (Нижнее) и «Къущхьэ» (Верхнее). Вспомним Византийского императора Константина Багрянородного, который писал, что «от Укруха до реки Никопсис, на которой находится крепость одноименная, простирается страна Зихия: ее территория 300 миль. Выше Зихии лежит страна, называемая Папагией, а выше страны Папагии – страна, именуемая Касахия. Выше Касахии находятся Кавказские горы, а выше этих гор – земля Аланская» [8, с. 112]. Если вспомнить об этногенетических связях протоадыгов с древними цивилизациями Передней и Малой Азии, то территорию выше хаттов занимали каски или кашки (ср. «кашак», «кашкон», «кушха»). До сих пор термин «кушха» для нижних черкесов является географическим идентификатором (к примеру бжедуги или темиргоевцы соседних горных адыгов – абадзехов или шапсугов называют «кушха»), а верхние (восточные) черкесы – кабардинцы остальных адыгов именуют «кIахэ» («чахи», «кяхи»). Оставив специалистам – языковедам строго лингвистические проблемы, связанные с этимологией и семантикой означенных терминов, надо заметить, что в контексте нашей темы они выполняют важную роль. Появление на исторической арене понятий «Зихия» и «Касогия» для обозначения территории определенной этнокультурной общности свидетельствуют о важнейшем этапе формирования этнической идентичности адыгов. Другими словами, термины «Зихия» и «Касогия» являются не только внешними идентификаторами страны адыгов, но, прежде всего, свидетельствует об этнической и политической консолидации этноса в единое образование с внутренней локализацией на два региона по географическому признаку – Западный (Нижний) и Восточный (Верхний). Таким образом, в течение I тысячелетия новой эры проходит непрерывный процесс формирования единого адыгского этноса. В различные исторические эпохи они были известны миру под именами хаттов, кашков (касков), меотов, синдов, керкетов, зихов и касогов. Завершающий этап длительного процесса формирования современного черкесского этноса приходится на VIII – Х в. н.э. К этому времени уже сложились в общих чертах основные параметры адыгской идентичности – осознания себя единым этническим организмом, объединенным общностью происхождения, языка, культуры и территории. Для примера отметим, что итальянская этническая общность начала складываться в XI –XII вв., однако окончательно этот процесс завершился лишь во второй половине ХIX в. Окончание процесса формирования грузинского этноса приходится на XII–XIII в. Таким образом, черкесы более последних тысячи лет осознают себя единым этническим организмом, выражая свою национальную идентичность, в частности, посредством самоназвания «адыгэ». Вместе с тем необходимо подчеркнуть, что «конкретные сферы объективного существования характерных для этноса свойств» не сводятся только к их самосознанию и самоназванию и не ограничиваются общностью происхождения. Среди других важнейших этнохарактеризующих признаков идентичности в этнологии признается еще общность территории, культуры, языка, психики, расовое (антропологическое) сходство. Рассмотрим вкратце каждый из этих признаков формирования и проявления черкесской идентичности. Территориальные параметры черкесского этноса хорошо известны и устойчивы во времени. Основным ареалом их расселения последние пять-шесть тысячелетий является территория Западного и Центрального Кавказа, ограниченная на западе Черным и Азовским морями, и примыкая к области расселения вайнахов – на востоке. В различные исторические эпохи территория адыгов то расширялась, доходя на севере до р. Дон, а на востоке вплоть до Каспийского моря, то несколько сужалась, но вплоть до 60-х годов ХIХ в. оставалась устойчивой территорией формирования и обитания черкесского этноса под названием Адыгэ Хэку – Черкесия. И только в результате катастрофической по своим последствиям для черкесов столетней Кавказской войны они потеряли большую часть исторической и этнической территории, свыше 9/10 населения страны была изгнана в пределы Османской империи. Лишилась территориальной общности и уцелевшая от истребления и депортации та малая часть черкесов, которая осталась на Кавказе. Однако территориальная разобщенность, впоследствии официально оформленная провозглашением трех отдельных советских автономий в небольших анклавах единой прежде территории, не поколебала основ национальной идентичности. Подобная этническая парциация не смогла изменить ни единого этнического самосознания, ни общего самоназвания (этнонима) народа. В этой связи следует подчеркнуть, что с точки зрения этнологической науки «следует четко разграничивать территориальную целостность как условие возникновения этноса и как фактор его существования» [1, с. 50]. Известные этнологи Н.Н. Чебоксаров и С.А. Арутюнов также подчеркивают, что, выступая в качестве важнейшего условия формирования этноса, территория не является строго обязательным фактором воспроизводства всех его частей [9, с. 19–22]. Вышеприведенные мнения авторитетных ученых-этнологов можно подкрепить многими практическими примерами, когда носители одного этнонима, проживающие не только на разделенных территориях внутри одного государства, но и разных странах, из поколения в поколение сохраняют свою национальную идентичность. Наряду с черкесами, абсолютное большинство которых проживает за пределами России, это евреи и китайцы, разбросанные по всему миру, армяне в Армении, России, Франции, США и Сирии, украинцы в Украине, Канаде, Словакии, азербайджанцы в Азербайджане и Иране, курды в Турции, Сирии, Ираке и т.д. Важное место в науке, как отечественной, так и зарубежной, в качестве этнического идентификатора отводится культуре. Именно характерные особенности культуры, как материальной, так и духовной, выступают наряду с самосознанием, в качестве важнейших этнодифференцирующих и этноидентифицирующих признаков. Практически все компоненты культуры – язык, религия, народное искусство, фольклор, традиции, обычаи, обряды, стереотипы поведения, жилище, пища и т.д. – имеют у каждого народа ярко выраженную этническую окраску. Правда, как давно заметил выдающийся ученый С.А.Токарев, ни один из компонентов культуры не является непременным этнодифференцирующим признаком [10, с. 43–46]. У одних народов этнокультурная специфика наиболее ярко проявляется в религии. Например, сербы, хорваты и боснийцы, говорящие на одном языке и имеющие общее происхождение, имеют разное этническое самосознание как раз вследствие того, что именно религия (соответственно – православие, католицизм, ислам) стала главным фактором размежевания и этнической самоидентификации, и, напротив, религиозно-конфессиональные различия у немцев, арабов, абхазов, японцев или корейцев не изменили у них ни общего самоназвания, ни осознания себя единым этническим организмом. У других этнокультурная специфика проявляется в характерных особенностях поведения (так, в отличие от большинства других народов болгары в знак отрицания кивают головой, а согласие выражают покачиванием ее из стороны в сторону, японцы, извещая о печальном событии, улыбаются, не желая тем самым огорчить слушателя) и т.д. Этническая культура черкесов не только своей самобытностью выступает важнейшим идентификатором и транслятором национальной идентичности, но и являет собой пример поразительного типологического единства на всем протяжении территории проживания этноса. Общечеркесская этническая специфика проявляется буквально во всех компонентах культуры: народном искусстве, устном народном творчестве, этикете, жилище, одежде, пище, гигиенических привычках. Причем локальные различия, в отличие от большинства соседних (и не только) народов, выражены во всех компонентах этнокультуры настолько незначительно, что заметны, как правило, лишь профессионалам-исследователям. Несмотря на это черкесы, как и большинство народов мира, состоят из ряда локальных этнокультурных подразделений – субэтносов. К середине XIX века, т.е. накануне национальной катастрофы черкесов, таких субэтнических общностей насчитывалось двенадцать, которые, в свою очередь, стали основой разделения Черкесии на соответствующие двенадцать историко-культурных провинций (областей): кабардинцы – Кабарда, бесленеевцы – Бесленей, махоши – Махош, егерукаевцы – Егерукай, темиргоевцы – Темиргой, мамхеги – Мамхегия, абадзехи – Абадзехия, хатукаевцы – Хатукай, бжедуги – Бжедугия, натухайцы – Натухай, шапсуги – Шапсугия, убыхи – Убыхия. Такая этнокультурная и этногеографическая структура страны получила символическое отражение в 12 звездах на национальном флаге Черкесии. В то же время следует подчеркнуть, что этническая иерархия разного таксономического ранга оказывает определенное воздействие на этническое самосознание. Так, один и тот же человек может одновременно самоидентифицировать себя и как кавказец (представитель метаэтноса или макроэтноса – совокупности этносов), как и черкес (представитель основной этнической единицы), и как кабардинец (представитель субэтноса – низшего таксономического уровня этнической иерархии). По данной аналогии русский может считать себя и славянином, и казаком или помором, а немец – индоевропейцем (арийцем) и саксонцем одновременно. Однако, в отличие от этнонима (черкес, русский, немец), ни метаэтнические, ни субэтнические дефиниции не могут быть этническими идентификаторами, а выражают лишь общности, обладающие «этническими свойствами меньшей интенсивности, чем собственно народ – этнос» [11]. Черкесы обладают и определенной языковой общностью. Любой черкес, будь то в Шапсугии, Бжедугии или Кабарде, равно, как и соотечественник за рубежом, язык свой называет «адыгэбзэ», т.е. черкесский язык. Выступая в роли одного из важнейших признаков этноса, язык является в то же время основным средством трансмиссии этнокультурной информации. Определенные диалектные различия, свойственные практически всем языкам, обычно нивелируются единым литературным языком. Однако, в начале 20-х годов ХХ века, в период создания современной письменности волюнтаристским решением большевиков было принято два варианта литературного языка – адыгейский (на основе кяхских или нижнечеркесских диалектов) и кабардинский (на основе верхнечеркесского диалекта). Понятно, что этот очередной шаг по дезинтеграции черкесов не вел к языковой консолидации, а, напротив, законсервировал диалектные различия языка. В этой связи уместно напомнить, что локальные языковые различия у многих народов бывают настолько значительными, что общение между отдельными этническими группами внутри этноса возможно только на общенациональном литературном языке. К примеру, не знающие литературного языка северные и южные китайцы совершенно не понимают друг друга. Без посредства литературного немецкого языка общение весьма затруднительно между баварцем и саксонцем, а литературного арабского языка – иорданских арабов с египетскими и т.д. В то же время отсутствие общечеркесского литературного языка не является препятствием для общения представителей различных субэтнических групп. Особенности психологического склада и национального характера также отличают черкесов от других этнических общностей. «С характером этноса – отмечает Ю.В. Бромлей, – неразрывно связана типичная для его членов система побуждений – совокупность их потребностей, интересов, ценностных ориентаций, установок, убеждений, идеалов и т.п.» [1, с. 152]. Такая система побуждений становится основой формирования национального менталитета – способа мировосприятия и совокупности нравственных принципов черкесов. Среди основных черт национального характера черкесов широко артикулируются храбрость, толерантность, учтивость, гостеприимство и т.д. Вместе с тем, определяющим принципом менталитета черкесов, основой формирования особого типа сознания, является восприятие и признание личной свободы в качестве абсолютной ценности. «Адыг по натуре храбр, решителен, но не любит бесполезно проливать кровь и не жесток, – отмечал в середине ХIХ в. Т. Лопатинский, – ему нравится подвижная жизнь, однако неохотно остается долго вдали от своей родины. Он больше всего на свете любит свои леса и горы; свою личную свободу он рассматривает как высшее благо». Без учета архетипов индивидуалистического сознания черкесов невозможно адекватное осмысление различных феноменов истории, культуры и этнической психологии. В частности, масштабы национальной катастрофы черкесов в ходе и результате Кавказской войны объясняются не только глобально- геополитическими причинами, но и неразрешимыми (несинтезирующимися) противоречиями, возникшими при столкновении двух типов сознания: черкесского индивидуалистического и коллективистского Российской империи. Весьма однородным являются и расово-антропологические признаки черкесов. В основной массе они относятся к понтийскому и частично кавкасионскому антропологическим типам балкано-кавказской расы большой европеоидной расы. Правда, не всегда расово-антропологические признаки непременно могут являться этнодифференцирующими. Большинство латиноамериканских этносов, к примеру, принадлежат к различным расам. Вполне определенно можно утверждать, что антропологические материалы являются, наряду с археологическими, наиболее репрезентативными при разрешении этногенетических проблем. На Северном Кавказе существуют три основные антропологические группы: северо-западная, центральная и юго-восточная. Первая группа – это область распространения понтийского типа средиземноморской расы. По мнению М.Г. Абдушелишвили, основные признаки понтийского антропологического типа составляют: малый скуловой диаметр, большая толщина губ и горизонтальное положение кончика носа, низкий процент выпуклых форм спинки и малая высота носа, большая длина тела, высокий процент светлых пигментаций волос, умеренно развитый волосяной покров на лице и теле. Таким образом, краткий анализ основных этнодифференциирующих признаков, принятых в науке, совершенно определенно доказывает, что общность людей, именующих себя «адыгэ», а в официальной литературе на русском языке идентифицируемых «кабардинцами», «адыгейцами» и «черкесами», представляет собой единый этнических организм, т.е. является одним народом. Следовательно, один народ должен именоваться и одним этническим именем. Однако, в реальности сложилась уникальная по своей абсурдности ситуация, когда единое самоназвание этноса на русском языке обозначается тремя этническими терминами, в соответствии с которыми детерминируется существование трех, хотя и «близкородственных», но различных народов – кабардинцев, адыгейцев и черкесов. Если произвольная трансформация одного самоназвания в три этнонима, как в случае с адыгами-черкесами, явление исключительное, не имеющее аналогии в мировой практике этнических определений, то можно привести целый ряд примеров противоположного свойства, когда родственные этнические общности, имеющие различные самоназвания, идентифицируются как один народ. Так, под этническим термином «мордва» на русском языке известны как те, кто называет себя мокша, так и те, у кого самоназвание – «эрьзя». Часть осетин самоидентифицируются этнонимом «ирон», другая – «дигорон». Балкарцы имеют самоназвания «малкарлары» и «таулу». Грузинами, наряду с собственно картвелами, записаны мегрелы, сваны и аджарцы, имеющие свои самоназвания и которые еще во Всесоюзной переписи населения 1926 года определялись самостоятельными народами. Этнонимы «адыгэ» и «черкес» являются не только идентификаторами осознанности как индивидом, так и определенной этнической общностью своего единства и отличия от других подобных общностей. Как справедливо подметил В.А. Никонов, этноним «является фактором, объединяющим внутри и различающим вовне» [12, с. 5]. Как правило, один и тот же этнос помимо этнонима – самоназвания (эндоэтнонима) имеет и внешние наименования экзоэтнонимы). В этом контексте этноним «адыгэ» является эндоэтнонимом, а этноним «черкес». – экзоэтнонимом. Несовпадение самоназвания с иноязычным наименованием народа широко распространенное явление. Так, армяне называют себя «хай», грузины – «картвели», чеченцы – «нохчий», ингуши – «галгай», абхазы – «апсуа», якуты – «саха», греки – «эллинес», албанцы – «шкиптар», финны – «суоми» и т.д. Нередко экзоэтнонимы не только отличаются от этнонима – самоназвания (эндоэтнонима), но и друг от друга. К примеру, народ с самоназванием «дойч» по-русски именуется «немцы», по-английски – «джемен», по-французски – «алеман», по-итальянски – «тедеско», по-сербски – «шваб». Этноним «черкес», идентифицирующий адыгов внешним миром, как на Западе, так и на Востоке, весьма устойчив. Впервые он встречается в форме «джаркас» в египетских хрониках XII в. Примерно с XIII в. этноним «черкес» получают широкое распространение для обозначения адыгов в арабских, персидских и западноевропейских источниках. Наряду с этнонимом «черкес», начиная с XV в. вся страна адыгов получает устойчивое наименование «Черкесия». Следует отметить, что этнонимы, выступая в роли одного из наиболее наглядных этнических признаков – символов, выражают и некую характеристику называемых. По мнению В.А. Никонова, этнонимы выполняют и идеологические функции, служа подчас лозунгом, знаменем [12, с. 3]. В этой связи уместно вспомнить, что этноним «черкес» (особенно в период расцвета черкесского традиционного общества) употреблялся не только в качестве этнического идентификатора, но и в аксиологическом контексте: он ассоциировался с целым рядом комплиментарных качеств и добродетелей. Однако было бы неверным отрицать наличие определенной деформации национального самосознания, произошедшей вследствие советско-имперской политики этнической парциации черкесов. Наглядной иллюстрацией такой деформации самосознания может служить этническое самовыражение некоего Нарта Ходжурата на страницах одного из республиканских медиа-изданий. Говоря об участии в недавно проведенной Всероссийской переписи населения он пишет: «В графе «национальность» я написал «абадзех». Если бы сказал «черкес», подумали бы, что я из Карачаево-Черкесии, а мои предки родом из Адыгеи»[13]. Более того, даже в научной литературе нередко можно встретить употребляемые некоторыми маститыми черкесскими учеными такие алогичные словосочетания, как «адыгские народы», «адыгские народности», «адыгские литературы» и т.д. Нелепо выглядит и обратный перевод на черкесский язык термина «черкес» в форме «шэрджэс», так как адекватным эквивалентом экзоэтнонима может выступать только оригинал самоназвания – адыгэ. Резюмируя вышесказанное, отметим, что в самом общем понимании этническую общность (этнос, народ, нацию) представляет собой совокупность людей одного этнонима, который, как правило, выступает в двух формах – самоназвания и иноназвания. Поэтому детерминирование этнической общности с самоназванием «адыгэ» терминами «кабардинец» (кабардинка) и «адыгеец» (адыгейка) в качестве официально принятых этнонимов на русском языке не находит научного обоснования. В то же время этноним «черкес» за многие столетия не только показал свою устойчивость в качестве внешнего выразителя национальной идентичности, но и сегодня остается единственно приемлемым терминологическим идентификатором на русском языке кабардинцев и адыгейцев. Как с точки зрения научных аргументов, так и с позиции здравого смысла, не приемлющего любые попытки нарушения исторической преемственности. Х.С.Кушхов
Среди комплекса проблем черкесской этнокультурной идентичности проблема этнической идентификации выступает в качестве наиболее актуальной и особо артикулируемой задачи. Дело в том, что этнос, имеющий единое самосознание и самоназвание оказался в условиях этнической парциации – то есть искусственно разделенным на три народа, идентифицируемых в официальной литературе на русском языке «кабардинцами», «адыгейцами» и «черкесами».Целью настоящего исследования является, не вдаваясь в детали определения политических причин сложившейся ситуации, выяснить: имеются ли сколько-нибудь объективные научные основания для подобной этнической идентификации и парциации.
В дискурсах идентичности в этнологии широко препарируются различные определения терминов «народ» или «этнос». На наш взгляд, наиболее точная формулировка принадлежит академику Ю.В. Бромлею, который отмечает, что «этнос представляет только та культурная общность людей, которая осознает себя как таковую, отличая себя от других аналогичных общностей» [1, с. 56]. Иными словами, этносом можно называть только ту совокупность людей, для которой непременно присуща антитеза «мы – они».
Таким образом, основным смысловым статусом этнической идентичности является осознание своего группового единства определенной человеческой общности. Такое осознание своего единства и общности происхождения обычно именуется этническим или национальным самосознанием. Высшим же выражением самосознания или идентичности является общее самоназвание – этноним.
В структуре идентичности общность происхождения занимает чрезвычайно важное место. Черкесы относятся к числу наиболее древних народов мира, генетические корни которого уходят вглубь тысячелетий.
Лингвистические, археологические и антропологические материалы свидетельствуют о том, что предки адыгов уже в эпоху неолита занимали обширный, но единый этнокультурный ареал, включающий Западный Кавказ и Малую Азию. Здесь обитали родственные племена, говорившие на диалектах абхазо-адыгско-хаттской группы языков [2, с. 176].
С середины III тыс. до н.э. в Восточном Причерноморье и Прикубанье протоадыгские племена создали дольменную культуру. «Ареал распространения кавказских дольменов, – отмечает профессор Ш.Д. Инал-Ипа, – и есть «первоначальная» родина абхазо-черкесских племен» [3, с. 51]. Аналогичной точки зрения придерживается и известный археолог В.И. Марковин [4, с. 287 –325].
Материалы колхидской и кобанской культур дают ответ на один из коренных вопросов ранней этнической истории Западного и Центрального Кавказа – об этническом содержании носителей данных культур. «По своим основным показателям, – пишет известный кавказовед Я.А. Федоров, – колхидская культура была чрезвычайно близка кобанской. Так как в ареалах этих культур испокон веков бытовал понтийский антропологический тип в его вариантах, можно полагать, что и вышеназванные культуры были созданы генетически близкими племенами. Как мы знаем, это были предки абхазо-адыгских племен. Характерно, что в ныне заселенных картвелами районах Рачи сохранились, как и в Западной Грузии топонимы, которые расшифровываются с помощью абхазского и адыгского языков. Да и западногрузинские языки сохранили элементы абхазо-адыгской лексики» [5, с. 38].
По мнению Я.А. Федорова, данные лингвистики и антропологии находят свое подтверждение и в артефактах материальной культуры, что говорит об «исконном бытовании предков абхазо-адыгов на территории Западной Грузии» [5, с. 38].
Аналогично протекали в то время этногенетические процессы и в Центральном Кавказе. «К сожалению, – отмечает Я.А. Федоров, – нам неизвестен язык племен, обитавших в горах Северной Осетии во второй половине II тыс. до н.э., в пору бытования кобанской культуры. Теперь здесь говорят на осетинском языке, принадлежащем к восточно-иранской группе языков. Но в горах сохранились топонимы-реликты, не имеющие ничего общего с иранским языком. Больше того, ряд собственных названий осетинских племен – ир, туал, дигор также не имеет ничего общего с иранским языковым миром, и по мнению В.И. Абаева, представляют старые, доиранские этнические наименования. А так как, по мнению подавляющего большинства ученых-кавказоведов, осетинский народ сформировался на коренном кавказском субстрате носителей кобанской культуры, то и самих кобанцев надо ввести в круг племен, генетически связанных с протоадыгами» [5, с 39].
Столь пространные цитаты из работы Я.А. Федорова нами приведены потому, что большинство исследователей древней истории Кавказа говоря о пресловутом «кавказском субстрате» редко раскрывают его этническое содержание.
В III тыс. до н.э. получают распространение почти на всем Северном Кавказе памятники знаменитой майкопской культуры. Согласно наиболее устоявшейся и аргументированной точке зрения, в формировании майкопской культуры участвовали как местные протоадыгские племена, так и племена, мигрировавшие на Кавказ из Малой и Передней Азии [6, с. 376]. Однако здесь следует особо подчеркнуть, что когда говорится об участии в раннем этногенезе адыгов «пришлого», в частности, малоазийского (переднеазиатского) элемента, нельзя забывать, что в ту далекую эпоху Кавказ (во всяком случае западная его часть) и Малая Азия представляли собой единый или схожий этнокультурный ареал. Об этом, напомним, свидетельствуют данные археологии, антропологии, лингвистики и этнографии. В этой связи уместно говорить не об ассимиляции одного субстрата другим, а о генетическом единстве протоадыгов-кавказцев и древних племен Передней и Малой Азии.
Вместе с тем, заслуживает внимания и теория о генетическом родстве древнейших жителей Кавказа и «доиндоевропейского» населения Средиземноморья, в частности, прабасков, изложенная В.И. Марковиным [7].
Следующий этап этногенеза черкесов связан с ранним периодом железного века. Это время характерно тем, что для его реконструкции мы можем привлечь не только археологические, лингвистические и антропологические данные, но и свидетельства древних авторов, изложенные им в античных письменных источниках (Гекатей Милетский, Геродот, Скилак Кариандский, Диодор Сицилийский, Страбон и многие др.).
Благодаря письменным источникам становятся известными имена непосредственных предков адыгов – меотских племен (синды, тореты, сратеи, керкеты, досхи и др.). Археологические, лингвистические и антропологические материалы подтверждают преемственность синдо-меотской культуры с бронзовыми культурами III–II тыс. до н.э. (майкопская, северокавказская). Древнеадыгские племена меотского круга создали богатую и самобытную культуру, приняли активное участие в формировании таких древнейших государств, как Синдика и Боспорское царство.
Начало процесса формирования этнической и культурной идентичности меотов-проточеркесов в этот период происходило в тесном взаимодействии с двумя соседними мирами – древнегреческим, в лице жителей многочисленных полисов, и иранским (киммерийцы, скифы, сарматы). Об этом, в частности, свидетельствуют греко-черкесские параллели в фольклоре и этнографии и некоторое число иранизмов в адыгском языке, адыгские элементы в памятниках материальной культуры алан.
С I тыс. н.э. начинается устойчивый процесс консолидации древнеадыгских этнокультурных общностей. В этот период важнейшую роль в объединительном процессе играют зихи и касоги. Если еще в I в. н.э. область расселения зихов была ограничена Причерноморьем, то уже к V в. Зихия расширилась на северо-западном и восточном направлениях и к VIII в. источники упоминают «Зикхию» как значительную страну на Северо-Западном Кавказе.
Наряду с Зихией источники раннего средневековья для обозначения страны адыгов используют термин Касогия (Касахия). Если термины «зихи» («дисики») «Зихия» («Дисыкия», «Дисикети») преимущественно используются в греко-римских, византийских и грузинских источниках, то этноним-полейоним касог-Касогия (кешаг- Хасахия) идентифицирует страну адыгов в арабо-персидских и древнерусских источниках.
Историки и филологи приводят множество вариантов возможных этимологий этнонимов «зихи» и «касоги». Однако никто не обратил внимания, что сами адыги в качестве географических детерминат наряду с обозначением сторон света – Ипщэ (Юг), Ищхьэрэ (Север), КъухьэпIэ (Запад), КъуэкIыпIэ (Восток) пользуются терминами «КIахэ» (Нижнее) и «Къущхьэ» (Верхнее). Вспомним Византийского императора Константина Багрянородного, который писал, что «от Укруха до реки Никопсис, на которой находится крепость одноименная, простирается страна Зихия: ее территория 300 миль. Выше Зихии лежит страна, называемая Папагией, а выше страны Папагии – страна, именуемая Касахия. Выше Касахии находятся Кавказские горы, а выше этих гор – земля Аланская» [8, с. 112].
Если вспомнить об этногенетических связях протоадыгов с древними цивилизациями Передней и Малой Азии, то территорию выше хаттов занимали каски или кашки (ср. «кашак», «кашкон», «кушха»). До сих пор термин «кушха» для нижних черкесов является географическим идентификатором (к примеру бжедуги или темиргоевцы соседних горных адыгов – абадзехов или шапсугов называют «кушха»), а верхние (восточные) черкесы – кабардинцы остальных адыгов именуют «кIахэ» («чахи», «кяхи»).
Оставив специалистам – языковедам строго лингвистические проблемы, связанные с этимологией и семантикой означенных терминов, надо заметить, что в контексте нашей темы они выполняют важную роль. Появление на исторической арене понятий «Зихия» и «Касогия» для обозначения территории определенной этнокультурной общности свидетельствуют о важнейшем этапе формирования этнической идентичности адыгов. Другими словами, термины «Зихия» и «Касогия» являются не только внешними идентификаторами страны адыгов, но, прежде всего, свидетельствует об этнической и политической консолидации этноса в единое образование с внутренней локализацией на два региона по географическому признаку – Западный (Нижний) и Восточный (Верхний).
Таким образом, в течение I тысячелетия новой эры проходит непрерывный процесс формирования единого адыгского этноса. В различные исторические эпохи они были известны миру под именами хаттов, кашков (касков), меотов, синдов, керкетов, зихов и касогов. Завершающий этап длительного процесса формирования современного черкесского этноса приходится на VIII – Х в. н.э. К этому времени уже сложились в общих чертах основные параметры адыгской идентичности – осознания себя единым этническим организмом, объединенным общностью происхождения, языка, культуры и территории.
Для примера отметим, что итальянская этническая общность начала складываться в XI –XII вв., однако окончательно этот процесс завершился лишь во второй половине ХIX в. Окончание процесса формирования грузинского этноса приходится на XII–XIII в. Таким образом, черкесы более последних тысячи лет осознают себя единым этническим организмом, выражая свою национальную идентичность, в частности, посредством самоназвания «адыгэ».
Вместе с тем необходимо подчеркнуть, что «конкретные сферы объективного существования характерных для этноса свойств» не сводятся только к их самосознанию и самоназванию и не ограничиваются общностью происхождения. Среди других важнейших этнохарактеризующих признаков идентичности в этнологии признается еще общность территории, культуры, языка, психики, расовое (антропологическое) сходство.
Рассмотрим вкратце каждый из этих признаков формирования и проявления черкесской идентичности. Территориальные параметры черкесского этноса хорошо известны и устойчивы во времени. Основным ареалом их расселения последние пять-шесть тысячелетий является территория Западного и Центрального Кавказа, ограниченная на западе Черным и Азовским морями, и примыкая к области расселения вайнахов – на востоке. В различные исторические эпохи территория адыгов то расширялась, доходя на севере до р. Дон, а на востоке вплоть до Каспийского моря, то несколько сужалась, но вплоть до 60-х годов ХIХ в. оставалась устойчивой территорией формирования и обитания черкесского этноса под названием Адыгэ Хэку – Черкесия.
И только в результате катастрофической по своим последствиям для черкесов столетней Кавказской войны они потеряли большую часть исторической и этнической территории, свыше 9/10 населения страны была изгнана в пределы Османской империи. Лишилась территориальной общности и уцелевшая от истребления и депортации та малая часть черкесов, которая осталась на Кавказе. Однако территориальная разобщенность, впоследствии официально оформленная провозглашением трех отдельных советских автономий в небольших анклавах единой прежде территории, не поколебала основ национальной идентичности.
Подобная этническая парциация не смогла изменить ни единого этнического самосознания, ни общего самоназвания (этнонима) народа. В этой связи следует подчеркнуть, что с точки зрения этнологической науки «следует четко разграничивать территориальную целостность как условие возникновения этноса и как фактор его существования» [1, с. 50]. Известные этнологи Н.Н. Чебоксаров и С.А. Арутюнов также подчеркивают, что, выступая в качестве важнейшего условия формирования этноса, территория не является строго обязательным фактором воспроизводства всех его частей [9, с. 19–22]. Вышеприведенные мнения авторитетных ученых-этнологов можно подкрепить многими практическими примерами, когда носители одного этнонима, проживающие не только на разделенных территориях внутри одного государства, но и разных странах, из поколения в поколение сохраняют свою национальную идентичность. Наряду с черкесами, абсолютное большинство которых проживает за пределами России, это евреи и китайцы, разбросанные по всему миру, армяне в Армении, России, Франции, США и Сирии, украинцы в Украине, Канаде, Словакии, азербайджанцы в Азербайджане и Иране, курды в Турции, Сирии, Ираке и т.д.
Важное место в науке, как отечественной, так и зарубежной, в качестве этнического идентификатора отводится культуре. Именно характерные особенности культуры, как материальной, так и духовной, выступают наряду с самосознанием, в качестве важнейших этнодифференцирующих и этноидентифицирующих признаков. Практически все компоненты культуры – язык, религия, народное искусство, фольклор, традиции, обычаи, обряды, стереотипы поведения, жилище, пища и т.д. – имеют у каждого народа ярко выраженную этническую окраску. Правда, как давно заметил выдающийся ученый С.А.Токарев, ни один из компонентов культуры не является непременным этнодифференцирующим признаком [10, с. 43–46]. У одних народов этнокультурная специфика наиболее ярко проявляется в религии. Например, сербы, хорваты и боснийцы, говорящие на одном языке и имеющие общее происхождение, имеют разное этническое самосознание как раз вследствие того, что именно религия (соответственно – православие, католицизм, ислам) стала главным фактором размежевания и этнической самоидентификации, и, напротив, религиозно-конфессиональные различия у немцев, арабов, абхазов, японцев или корейцев не изменили у них ни общего самоназвания, ни осознания себя единым этническим организмом. У других этнокультурная специфика проявляется в характерных особенностях поведения (так, в отличие от большинства других народов болгары в знак отрицания кивают головой, а согласие выражают покачиванием ее из стороны в сторону, японцы, извещая о печальном событии, улыбаются, не желая тем самым огорчить слушателя) и т.д.
Этническая культура черкесов не только своей самобытностью выступает важнейшим идентификатором и транслятором национальной идентичности, но и являет собой пример поразительного типологического единства на всем протяжении территории проживания этноса. Общечеркесская этническая специфика проявляется буквально во всех компонентах культуры: народном искусстве, устном народном творчестве, этикете, жилище, одежде, пище, гигиенических привычках. Причем локальные различия, в отличие от большинства соседних (и не только) народов, выражены во всех компонентах этнокультуры настолько незначительно, что заметны, как правило, лишь профессионалам-исследователям. Несмотря на это черкесы, как и большинство народов мира, состоят из ряда локальных этнокультурных подразделений – субэтносов. К середине XIX века, т.е. накануне национальной катастрофы черкесов, таких субэтнических общностей насчитывалось двенадцать, которые, в свою очередь, стали основой разделения Черкесии на соответствующие двенадцать историко-культурных провинций (областей): кабардинцы – Кабарда, бесленеевцы – Бесленей, махоши – Махош, егерукаевцы – Егерукай, темиргоевцы – Темиргой, мамхеги – Мамхегия, абадзехи – Абадзехия, хатукаевцы – Хатукай, бжедуги – Бжедугия, натухайцы – Натухай, шапсуги – Шапсугия, убыхи – Убыхия. Такая этнокультурная и этногеографическая структура страны получила символическое отражение в 12 звездах на национальном флаге Черкесии.
В то же время следует подчеркнуть, что этническая иерархия разного таксономического ранга оказывает определенное воздействие на этническое самосознание. Так, один и тот же человек может одновременно самоидентифицировать себя и как кавказец (представитель метаэтноса или макроэтноса – совокупности этносов), как и черкес (представитель основной этнической единицы), и как кабардинец (представитель субэтноса – низшего таксономического уровня этнической иерархии).
По данной аналогии русский может считать себя и славянином, и казаком или помором, а немец – индоевропейцем (арийцем) и саксонцем одновременно. Однако, в отличие от этнонима (черкес, русский, немец), ни метаэтнические, ни субэтнические дефиниции не могут быть этническими идентификаторами, а выражают лишь общности, обладающие «этническими свойствами меньшей интенсивности, чем собственно народ – этнос» [11].
Черкесы обладают и определенной языковой общностью. Любой черкес, будь то в Шапсугии, Бжедугии или Кабарде, равно, как и соотечественник за рубежом, язык свой называет «адыгэбзэ», т.е. черкесский язык. Выступая в роли одного из важнейших признаков этноса, язык является в то же время основным средством трансмиссии этнокультурной информации.
Определенные диалектные различия, свойственные практически всем языкам, обычно нивелируются единым литературным языком. Однако, в начале 20-х годов ХХ века, в период создания современной письменности волюнтаристским решением большевиков было принято два варианта литературного языка – адыгейский (на основе кяхских или нижнечеркесских диалектов) и кабардинский (на основе верхнечеркесского диалекта). Понятно, что этот очередной шаг по дезинтеграции черкесов не вел к языковой консолидации, а, напротив, законсервировал диалектные различия языка.
В этой связи уместно напомнить, что локальные языковые различия у многих народов бывают настолько значительными, что общение между отдельными этническими группами внутри этноса возможно только на общенациональном литературном языке. К примеру, не знающие литературного языка северные и южные китайцы совершенно не понимают друг друга. Без посредства литературного немецкого языка общение весьма затруднительно между баварцем и саксонцем, а литературного арабского языка – иорданских арабов с египетскими и т.д. В то же время отсутствие общечеркесского литературного языка не является препятствием для общения представителей различных субэтнических групп.
Особенности психологического склада и национального характера также отличают черкесов от других этнических общностей. «С характером этноса – отмечает Ю.В. Бромлей, – неразрывно связана типичная для его членов система побуждений – совокупность их потребностей, интересов, ценностных ориентаций, установок, убеждений, идеалов и т.п.» [1, с. 152]. Такая система побуждений становится основой формирования национального менталитета – способа мировосприятия и совокупности нравственных принципов черкесов.
Среди основных черт национального характера черкесов широко артикулируются храбрость, толерантность, учтивость, гостеприимство и т.д. Вместе с тем, определяющим принципом менталитета черкесов, основой формирования особого типа сознания, является восприятие и признание личной свободы в качестве абсолютной ценности. «Адыг по натуре храбр, решителен, но не любит бесполезно проливать кровь и не жесток, – отмечал в середине ХIХ в. Т. Лопатинский, – ему нравится подвижная жизнь, однако неохотно остается долго вдали от своей родины. Он больше всего на свете любит свои леса и горы; свою личную свободу он рассматривает как высшее благо». Без учета архетипов индивидуалистического сознания черкесов невозможно адекватное осмысление различных феноменов истории, культуры и этнической психологии. В частности, масштабы национальной катастрофы черкесов в ходе и результате Кавказской войны объясняются не только глобально- геополитическими причинами, но и неразрешимыми (несинтезирующимися) противоречиями, возникшими при столкновении двух типов сознания: черкесского индивидуалистического и коллективистского Российской империи.
Весьма однородным являются и расово-антропологические признаки черкесов. В основной массе они относятся к понтийскому и частично кавкасионскому антропологическим типам балкано-кавказской расы большой европеоидной расы. Правда, не всегда расово-антропологические признаки непременно могут являться этнодифференцирующими. Большинство латиноамериканских этносов, к примеру, принадлежат к различным расам.
Вполне определенно можно утверждать, что антропологические материалы являются, наряду с археологическими, наиболее репрезентативными при разрешении этногенетических проблем. На Северном Кавказе существуют три основные антропологические группы: северо-западная, центральная и юго-восточная. Первая группа – это область распространения понтийского типа средиземноморской расы. По мнению М.Г. Абдушелишвили, основные признаки понтийского антропологического типа составляют: малый скуловой диаметр, большая толщина губ и горизонтальное положение кончика носа, низкий процент выпуклых форм спинки и малая высота носа, большая длина тела, высокий процент светлых пигментаций волос, умеренно развитый волосяной покров на лице и теле.
Таким образом, краткий анализ основных этнодифференциирующих признаков, принятых в науке, совершенно определенно доказывает, что общность людей, именующих себя «адыгэ», а в официальной литературе на русском языке идентифицируемых «кабардинцами», «адыгейцами» и «черкесами», представляет собой единый этнических организм, т.е. является одним народом. Следовательно, один народ должен именоваться и одним этническим именем.
Однако, в реальности сложилась уникальная по своей абсурдности ситуация, когда единое самоназвание этноса на русском языке обозначается тремя этническими терминами, в соответствии с которыми детерминируется существование трех, хотя и «близкородственных», но различных народов – кабардинцев, адыгейцев и черкесов.
Если произвольная трансформация одного самоназвания в три этнонима, как в случае с адыгами-черкесами, явление исключительное, не имеющее аналогии в мировой практике этнических определений, то можно привести целый ряд примеров противоположного свойства, когда родственные этнические общности, имеющие различные самоназвания, идентифицируются как один народ. Так, под этническим термином «мордва» на русском языке известны как те, кто называет себя мокша, так и те, у кого самоназвание – «эрьзя». Часть осетин самоидентифицируются этнонимом «ирон», другая – «дигорон». Балкарцы имеют самоназвания «малкарлары» и «таулу». Грузинами, наряду с собственно картвелами, записаны мегрелы, сваны и аджарцы, имеющие свои самоназвания и которые еще во Всесоюзной переписи населения 1926 года определялись самостоятельными народами.
Этнонимы «адыгэ» и «черкес» являются не только идентификаторами осознанности как индивидом, так и определенной этнической общностью своего единства и отличия от других подобных общностей. Как справедливо подметил В.А. Никонов, этноним «является фактором, объединяющим внутри и различающим вовне» [12, с. 5]. Как правило, один и тот же этнос помимо этнонима – самоназвания (эндоэтнонима) имеет и внешние наименования экзоэтнонимы). В этом контексте этноним «адыгэ» является эндоэтнонимом, а этноним «черкес». – экзоэтнонимом.
Несовпадение самоназвания с иноязычным наименованием народа широко распространенное явление. Так, армяне называют себя «хай», грузины – «картвели», чеченцы – «нохчий», ингуши – «галгай», абхазы – «апсуа», якуты – «саха», греки – «эллинес», албанцы – «шкиптар», финны – «суоми» и т.д. Нередко экзоэтнонимы не только отличаются от этнонима – самоназвания (эндоэтнонима), но и друг от друга. К примеру, народ с самоназванием «дойч» по-русски именуется «немцы», по-английски – «джемен», по-французски – «алеман», по-итальянски – «тедеско», по-сербски – «шваб».
Этноним «черкес», идентифицирующий адыгов внешним миром, как на Западе, так и на Востоке, весьма устойчив. Впервые он встречается в форме «джаркас» в египетских хрониках XII в. Примерно с XIII в. этноним «черкес» получают широкое распространение для обозначения адыгов в арабских, персидских и западноевропейских источниках. Наряду с этнонимом «черкес», начиная с XV в. вся страна адыгов получает устойчивое наименование «Черкесия».
Следует отметить, что этнонимы, выступая в роли одного из наиболее наглядных этнических признаков – символов, выражают и некую характеристику называемых. По мнению В.А. Никонова, этнонимы выполняют и идеологические функции, служа подчас лозунгом, знаменем [12, с. 3].
В этой связи уместно вспомнить, что этноним «черкес» (особенно в период расцвета черкесского традиционного общества) употреблялся не только в качестве этнического идентификатора, но и в аксиологическом контексте: он ассоциировался с целым рядом комплиментарных качеств и добродетелей.
Однако было бы неверным отрицать наличие определенной деформации национального самосознания, произошедшей вследствие советско-имперской политики этнической парциации черкесов. Наглядной иллюстрацией такой деформации самосознания может служить этническое самовыражение некоего Нарта Ходжурата на страницах одного из республиканских медиа-изданий. Говоря об участии в недавно проведенной Всероссийской переписи населения он пишет: «В графе «национальность» я написал «абадзех». Если бы сказал «черкес», подумали бы, что я из Карачаево-Черкесии, а мои предки родом из Адыгеи»[13]. Более того, даже в научной литературе нередко можно встретить употребляемые некоторыми маститыми черкесскими учеными такие алогичные словосочетания, как «адыгские народы», «адыгские народности», «адыгские литературы» и т.д. Нелепо выглядит и обратный перевод на черкесский язык термина «черкес» в форме «шэрджэс», так как адекватным эквивалентом экзоэтнонима может выступать только оригинал самоназвания – адыгэ.
Резюмируя вышесказанное, отметим, что в самом общем понимании этническую общность (этнос, народ, нацию) представляет собой совокупность людей одного этнонима, который, как правило, выступает в двух формах – самоназвания и иноназвания. Поэтому детерминирование этнической общности с самоназванием «адыгэ» терминами «кабардинец» (кабардинка) и «адыгеец» (адыгейка) в качестве официально принятых этнонимов на русском языке не находит научного обоснования.
В то же время этноним «черкес» за многие столетия не только показал свою устойчивость в качестве внешнего выразителя национальной идентичности, но и сегодня остается единственно приемлемым терминологическим идентификатором на русском языке кабардинцев и адыгейцев. Как с точки зрения научных аргументов, так и с позиции здравого смысла, не приемлющего любые попытки нарушения исторической преемственности.
Х.С.Кушхов
Свежие комментарии