"Покорявшиеся племена, соглашаясь переселяться на указанные им места, конечно, не в полном своем составе подчинялись такому тяжкому для них условию. Более или менее значительная часть этих закоренелых врагов России не хотела и до последней крайности смириться перед русскими. Вынужденные покинуть свою родину, достояние своих предков, горцы предпочитали уходить подальше от своих исконных врагов.
Целыми массами перебирались они с северной стороны хребта на южную, приморскую, где в то время население так стеснилось, что не имело бы возможности долго просуществовать, даже и в том случае, если б русское правительство оставило бы их там в покое. Одно оставалось им – уходить в Турцию; и действительно, выселение горцев усиливалось с каждым годом. Русские власти смотрели на эту эмиграцию без сожаления и не только не препятствовали, но даже поощряли, насколько от них зависело, дабы отделаться от строптивого и неудобоправимого населения».
"Покорявшиеся племена, соглашаясь переселяться на указанные им места, конечно, не в полном своем составе подчинялись такому тяжкому для них условию. Более или менее значительная часть этих закоренелых врагов России не хотела и до последней крайности смириться перед русскими. Вынужденные покинуть свою родину, достояние своих предков, горцы предпочитали уходить подальше от своих исконных врагов. Целыми массами перебирались они с северной стороны хребта на южную, приморскую, где в то время население так стеснилось, что не имело бы возможности долго просуществовать, даже и в том случае, если б русское правительство оставило бы их там в покое. Одно оставалось им – уходить в Турцию; и действительно, выселение горцев усиливалось с каждым годом. Русские власти смотрели на эту эмиграцию без сожаления и не только не препятствовали, но даже поощряли, насколько от них зависело, дабы отделаться от строптивого и неудобоправимого населения».… А между тем русское правительство, как писал в 1863 г. М. И. Венюков, старалось «в известиях о Кавказе, печатаемых в газетах, по возможности, обходить вопрос о судьбе горцев, выселяемых на равнины или уходящих в Турцию, ограничиваясь только изображением тех успехов, которые делает наша колонизация». И тут же добавил: «Что касается воззрения собственно наших действующих лиц, то могу сказать, что Милютин общим ходом дел доволен, но однажды выразился так: «Нужно, нужно кончать поскорее, а то Кавказ очень дорого стоит». Генерал Фадеев соглашался с ним, что завоевание Кавказа действительно требует больших жертв, но, по его мнению, «чего бы он ни стоил, ни один русский не имеет права на это жаловаться».
… Однако, как с сожалением отмечал генерал Фадеев, «всегда оставалось большое число людей, упорно укрывавшихся в трущобах. Для изгнания абадзехов с верховьев Псекупса отделены были части войск от Даховского и Джубгского отрядов, продолжавшие свои поиски до 1 марта. С этого времени страна между притоками Шебша и Пшиша, в которой укрывались абадзехи, была окончательно очищена: в нее можно было ввести русское население, как только оно прибудет в конце весны». «Чтобы достигнуть этой цели, – считал он, – нужна была необыкновенная настойчивость графа Евдокимова».
Фадеева явно раздражало, что сразу после того, как «последние остатки абадзехов были изгнаны, новые толпы горцев стали возвращаться с берега, куда они ушли перед тем для отплытия в Турцию… они рассеялись в самых глухих местах, где всего труднее было их открыть. Снова нужно было разослать по всем горам летучие колонны, чтобы сгонять беглецов или к берегу, или в назначенные для поселения места».
Сказанное находит подтверждение в воспоминаниях еще одного участника событий русского офицера Шарака: «Кавказское войско, очищая заселяемый край от враждебных горцев, снаряжало отдельные команды, чтобы разыскивать скрывавшихся в малодоступных дебрях и трущобах туземцев, не желавших расставаться со своей землей. Привязанность их к родине до того была сильна в этом народе, что они нередко, забравшись в какое-нибудь заросшее темное ущелье, там и умирали от холода и голода с винтовкой в руке, чтобы пустить в русского последнюю пулю за свое изгнание».
«Поиски» продолжались до середины лета 1864 г. По словам Фадеева, пришлось даже сформировать особый отряд в верховьях Псекупса, чтобы «не допускать горских беглецов в эти скрытные места». «Горцы потерпели страшное бедствие; в этом нечего запираться, потому что иначе и быть не могло, – писал этот генерал. – Они отказались от милостивых предложений, сделанных им лично государем императором, и гордо приняли вызов на войну. Никакие договоры с тех пор уже не были возможны, да и с кем было их заключить при царившей у них безладице. Горцы сопротивлялись чрезвычайно упорно, не только в открытом бою; но еще больше инерцией массы: они встречали наши удары с каким-то бесчувствием; как отдельный человек в поле не сдавался перед целым войском, но умирал, убивая, так и народ, после разорения дотла его деревень, произведенного в десятый раз, цепко держался на прежних местах. Мы не могли отступить от начатого дела и бросить покорение Кавказа потому только, что горцы не хотели покориться. Надобно было истребить горцев наполовину, чтоб заставить другую половину сложить оружие».
… Суровая и снежная зима 1863-1864 гг. во много раз усугубляла положение изгнанников, но именно февраль был назначен для наступления русских отрядов. Как писал начальник штаба Кавказской армии генерал Карцов в письме на имя командующего войсками Кубанской области Евдокимова, в это время «уничтожение запасов и селений действует гибельно; горцы остаются совершенно без крова, с меньшими средствами для защиты и крайне стеснены в пище».
… Как свидетельствовал Духовской, «занятый край понемногу очищался. Срок, данный шапсугам, исходил, и они исполняли данное слово. Табор на берегу, где приставали турецкие кочермы, с каждым днем разрастался и ко времени выступления отряда дошел до огромных размеров… В то же время, как к берегу собирались массы шапсугов, приходили с северной стороны гор целые толпы абадзехов. Срок, данный им осенью, окончился 1 февраля, и Пшехский отряд уже действовал в верховьях Псекупса. Переселенцам дозволено, в ожидании отправления, останавливаться на пространстве на две версты от устья Туапсе вверх по течению и на версту в стороны. Кто мог и успел, устроил себе из досок балаганы. У самого места нагрузки на суда ежедневно собирался многолюдный базар. Рассудительные, расчетливые горцы распродали свое имущество заранее; большая же часть тянула до последнего и сильно поплатилась. Некоторые, кому было удобно, прогоняли скот и лошадей на северный склон, к станицам и прочим отрядам, и продавали их по цене сходной. Многие же согнали все, что имели, к берегу моря, и тут единственным покупщиком был отряд Даховский».
Главным предметом торговли, по словам С. Духовского, было оружие. Особенно им «поживились» казаки и милиционеры: «Иной повез на линию десятки кинжалов и ружей. Кроме оружия, серебряные принадлежности туалета черкешенок, иногда железные кольчуги и многие другие предметы ходили по рукам на базаре».
… «Очень многими было, однако, замечено, что старики, даже в крайности, не продавали оружия. Один старик, опоздав, догнал верхом уже отчалившую лодку, соскочил в нее, сорвал с лошади уздечку и бросил в море, а лошадь пустил на волю; потом выстрелил из винтовки и бросил ее в воду; то же сделал он с пистолетом, за которым, в свою очередь, последовал и кинжал. Казалось, что покидая родину, старик вырвал сердце над своим оружием, которое в его руках не остановило сильного завоевателя».
Тамара Половинкина. Выдержки из книги "Черкесия - боль моя и надежда". Нальчик, 2014
Свежие комментарии